Сквозь дрему глухую, предутренний соня чувствую: поезд идет под уклон.Прильнула к окну шелестящая муть,легчайшим изгибом свивается путь.И в свете февральских расплывчатых звездв двенадцать пролетов над Волгою мост.В мерцанье рассвета уходит река.Лесами скользит эшелона змея.На запад, на запад, где дремлет Москва,где в облаке сизом – родная моя.Я завтра увижу покинутый дом,я завтра приду к дорогому крыльцу —приду и немного помедлю на нем,дорожный платок прижимая к лицу.Я вспомню о щелях в садовой тени,о вое тревог по ночам и о том,как мы в беспокойные первые
дниполоски на стекла клеили крестом.И самое горькое вспомнится мне:взволнованный, людный вечерний вокзал,и небо в щемящем закатном огне,и что мне любимый, целуя, сказал.Мне этого часа вовек не забыть.Да разве мы прежде умели любить?Да разве мы знали, что значит война,будет разлука горька и длинна?…На запад скользит эшелона змея,все ближе мой город, отчизна моя!
«Вот и город. Первая застава…»
Вот и город. Первая застава.Первые трамваи на кругу.Очень я, наверное, устала,если улыбнуться не могу.Вот и дом. Но смотрят незнакомостены за порогом дорогим.Если сердце не узнало дома,значит, сердце сделалось другим.Значит, в сердце зажилась тревога,значит, сердце одолела грусть.Милый город, подожди немного, —я смеяться снова научусь.Ты великая, моя любовь
Ты великая, моя любовь
В. Тушнова. 1962 год.
«Сколько милых ровесников…»
Сколько милых ровесниковв братских могилах лежит.Узловатая липародительский сон сторожит.Все беднее теперь я,бесплотнее день ото дня,с каждой новой потерейвсе меньше на свете меня.Черноглазый ребенок…Давно его, глупого, нет.Вместо худенькой девушки —плоский бумажный портрет.Вместо женщины юнойосталась усталая мать.Надлежит ей исчезнуть…Но я не хочу исчезать!Льются годы рекою,сто обличий моих хороня,только с каждой строкоювсе больше на свете меня.Оттого все страшнее мнебраться теперь за перо,оттого все нужнееразобраться, где зло, где добро.Оттого все труднеебросать на бумагу слова:вот, мол, люди, любуйтесь,глядите, мол, я какова!Чем смогу заплатить яза эту прекрасную власть,за высокое правов дома заходить не стучась?Что могу?Что должна я?Сама до конца не пойму…Только мне не солгать быни в чем,никогда,никому!
«Насыпает камешки в ведерки…»
Насыпает камешки в ведерки,носит от скамейки до ворот…Я стою на солнечном пригоркев первый раз в пилотке, в гимнастерке…Девочка меня не узнает.Я сама себя бы не узналатри недолгих месяца назад…Вдруг она вгляделась, подбежала,засмеялась: «Мама, ты солдат?»Жестяные пыльные ведеркираскидала посреди двора…Для нее пока еще игра —новый двор и мама в гимнастерке.
«Уходит день. В углах синее тени…»
Уходит день. В углах синее тени.Бледнеют туч румяные края.Ко мне, как медвежонок, на колени,карабкается девочка моя.Беру ее, касаюсь шейки тонкой,откидываю волосы со лба.Она смеется беззаботно, звонко,она со мной, храни ее судьба!В такое время нелегко на свете,и много в жизни сожжено дотла.Я никогда не думала, что детиприносят столько мира и тепла.
Прибой
У
сутулых камней качалонезнакомый глубинный груз:рыжих водорослей мочалу,голубое желе медуз.А на смуглой ворчащей гальке,в яркой пене, бегущей вниз,оставались стекляшки, гайкии десятки патронных гильз.И ребенок в белой панамке,торопясь, хватал из водыто ли камушки, то ль останкипохороненной здесь беды.
Станция Баладжары
Степь, растрескавшаяся от жара,не успевшая расцвести…Снова станция Баладжары,перепутанные пути.Бродят степью седые козы,в небе медленных туч гурты…Запыхавшиеся паровозыпод струю подставляют рты.Между шпалами лужи нефтис отраженьями облаков…Нам опять разминуться негдес горьким ветром солончаков.Лязг железа, одышка пара,гор лысеющие горбы…Снова станция Баладжарына дороге моей судьбы.Жизнь чужая, чужие лица…Я на станции не сойду.Улыбается проводница:– Поглядите, мой дом в саду! —В двух шагах низкорослый домик,в стеклах красный, как медь, закат,пропыленный насквозь тутовник…(А она говорила – сад.)Но унылое это место,где ни кустика нет вокруг,я глазами чужого детствав этот миг увидала вдруг,взглядом девушки полюбившей,сердцем женщины пожилой…И тутовник над плоской крышейожил, как от воды живой.
Бессонница
Кряхтели рамы, стекла звякали,и все казалось мне:вот-вотуснувший дом сорвется с якоряи в ночь, ныряя, поплывет.Луна катилась между тучами,опутанная волокном,как мачта,дерево скрипучеераскачивалось под окном.Давным-давно легли хозяева,огонь погас.А сна все нет.И заманить ничем нельзя его.И долго мешкает рассвет.От окон тянет острым холодом,и хорошо и страшно мне.Все крепко спят.И с грозным городомя остаюсь наедине.Наш утлый дом по ветру носится,раскачивается сосна…И до чего ж она мне по сердцу,азербайджанская весна!
Прощанье
День осенний… день ненастный,тучи, тучи без конца…Вдоль дорог шиповник красныйот Страшен до Быковца.В камыше туманы ткутся,как в дыму холмов валы…По шоссе влекут каруцыфлегматичные волы…И когда летит трехтонка,вся в пыли, за поворот,жмется жалобно в сторонкуустаревший транспорт тот.В кукурузе бродит ветер,косы желтые трепля…Листья с шорохом на грейдеросыпают тополя…Ах, Молдавия, Молдова,всей душою полюбя,как же я останусь сновабез хорошей без тебя?Как же нам с тобой проститься,если натвердо не знать,что весной с зимовья птицывозвращаются опять?!Разлетается по склонамлета мертвая краса…Фрунзе верде – лист зеленый —от души оторвался!
Из Вероники Порумбаку
(с румынского)
Летний дождь
Случается, что чувства, как листву,Засыплет душной пылью,И вот, в любовь не веря, я живуИ плачу от бессилья.Но, по стволу неслышно восходя,Льнет к веткам сок древесный.И вот довольно одного дождя,Чтобы листва воскресла.