За голубым сибирским морем
Шрифт:
Грибанов сочувствовал Тарасу, даже верил ему. «Но ведь и опытные горняки могут ошибаться. Тот лектор тоже не хотел обманывать газету, — подумал Павел, вспомнив про статью, — а вот случилось же… Нет, сначала проверь, а потом верь! Надо проконсультироваться».
И пошел звонить Дмитрию Алексеевичу. Тот сначала колебался: может быть, приедешь, на месте обсудим, а то так, знаешь… Но Павлу не терпелось, он подробно объяснил Шмагину суть дела. Тогда Дмитрий Алексеевич посоветовал Грибанову зайти к главному инженеру, выслушать его мнение,
Статью Стрекача Шмагин сам понес редактору.
— Очень важный материал, Иван Степанович, думаем опубликовать его с примечанием редакции. Посмотрите.
Ряшков прочитал заголовок «В интересах государства», пожал плечами:
— А что мы делаем не в интересах государства? Это… постой, постой, Стрекач… с рудника, что ли… Что-то мне… Ну-ка заведующего отделом писем позовите.
Вошел Голубенко.
— Слушаю вас.
— Оригинал этого письма где?
— У Грибанова.
— Давайте сюда.
— Грибанова сейчас нет в редакции.
— Там резолюция моя есть? Что там написано?
— Послать на расследование.
— Послать на расследование. А вы?
— А кому же посылать? Грибанов ехал туда, я попросил его на месте проверить, без бумажной волокиты.
— Уж очень вы с Грибановым умны.
Замолчал, посмотрел еще раз на подпись, ниже было напечатано:
«От редакции. Публикуя это письмо, редакция просит рабочих и специалистов предприятий горнорудной промышленности высказаться по затронутому вопросу…»
Дочитал, отбросил, сказал Шмагину:
— Ладно, оставьте, потом.
Когда Шмагин и Голубенко вышли, редактор еще раз перечитал статью, закурил. «Опять придумали. Историю с «краеведом» еще не забыли».
Начал звонить.
— Чекаленко? Привет, Ряшков беспокоит. Да, да, редактор. Как дела? Ты, говорят, все строишь. А почему бы не разрез? Нет смысла. Ясно, ясно. А мне тут говорили… Ну тогда понятно. Нет, нет, мы же понимаем. Ясно. Будем здоровы. Всего.
На следующий день, утром, он вернул статью Шмагину и усмехнулся.
— Оказывается, в министерстве все уже решено, будут строить шахту. Что же нам фантазировать.
— Но еще не строят, могут и перерешить. Ведь все данные представляли наши же люди, могли и ошибиться.
— Это уж, знаете… Обращайтесь в Москву. Там — генералы, а мы солдаты. И нечего нам ломиться в открытую дверь.
Шмагин был возмущен. Он пришел к Грибанову и чуть ли не с порога крикнул:
— Вернул ведь, Павел Борисович. В Москву, говорит, пишите.
— Что у вас, опять зажим? — посмеялся Курбатов.
— Да нет, — махнул рукой Шмагин, — просто перестраховка. Дело новое, как бы чего не вышло… — Дмитрий Алексеевич вздохнул, снял очки и, сильно сощуря близорукие глаза,
— К Юрмакову? Кто это?
— Новый заведующий промышленным отделом обкома. Ты толковее обскажешь все. Я ведь не был там.
Петр Егорович Юрмаков широколицый. В узком разрезе век поблескивают черные глаза. Волосы густые, черные, но справа, над лбом, белеет прядь, словно посыпанная пудрой. Над карманом его полувоенного кителя красовался значок лауреата.
Юрмаков много лет трудился на строительстве железных дорог. Сам разработал и внедрил новый метод возведения железнодорожного полотна. За это ему государство присудило Сталинскую премию.
На последней партийной конференции его избрали в состав областного комитета партии, а недавно утвердили зав. отделом.
Когда Грибанов рассказал о статье Стрекача, Юрмаков молча слушал, но потом улыбнулся — первый и последний раз за все время разговора! — и сказал:
— Я в горном деле не силен, объясните, пожалуйста, еще раз, поподробнее. Вот вы говорите…
И тут он стал задавать один вопрос за другим. Грибанов и Шмагин объясняли.
Потом Юрмаков взял трубку и попросил соединить его с редактором.
— Говорят, ты хорошую статью не пропускаешь. Боишься, что ли? О новом методе разработки руды… Да, Бурканского. Москву? Однако и местную инициативу надо… Семь раз отмерь? Ну, это другой вопрос. Согласен. — Положил трубку. — Он говорит, что поручил все проверить и перепроверить.
— Ряшков юлит, — возмутился Шмагин. — Он же мне прямо сказал, если, мол, вам надо — обращайтесь в Москву.
— Да нет. Попробуем на месте решить. Я вызову людей, переговорим, взвесим все, тогда решим. Согласны?
Через три дня редактор дал команду — печатать. Ряшков даже рад был, что рудничное дело приняло такой оборот: «Как ни есть — вопрос серьезный, — думал он. — А если выйдет осечка, — заставили, нажали сверху».
На этот раз радовались журналисты, радовался и Ряшков. Только радуясь, думали они о разном.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ИДОЧКА БУШУЕТ
Она сидела на диване и плакала. Когда вошел муж — даже не шелохнулась.
— Что случилось? — спросил Иван Степанович. — Опять разбушевалась?
— Да, да, опять. — Агриппина Львовна метнула на него взгляд, звучно продула нос в платок. — Я больше жить здесь не буду, не могу. Мне нужна отдельная квартира, отдельная! Понимаешь? — Она торопливо одернула халат и подошла к супругу. — Я, голубчик, шутить не люблю. Ты работник руководящей номенклатуры…