За голубым сибирским морем
Шрифт:
— Теперь загорать будем, — улыбнулся шофер — Вот вам картинка с натуры. То дожди шли, зерно лежало. Теперь хлеб высушили — здесь простаиваем. А вы говорите, план, план. Вот выполни его.
Павел медленно шел мимо груженных зерном автомашин, посматривая на шоферов. Они от безделья занимались кто чем мог: одни курили, поеживаясь от холода, другие состязались в борьбе, третьи в чехарду играли… По двору, словно на ярмарке, разносились свист, хохот, крики.
В темной комнатушке, называемой лабораторией, возились две девушки. Это они, лаборантки, держали
Заведующий складом приподнялся со стула, подал Павлу руку:
— Табуньков.
Это был мужчина средних лет и очень приятной внешности: полноватый, лицо широкое, улыбка простая, добрая, открытая; на нем был старый офицерский китель нараспашку и черная сатиновая косоворотка с белыми пуговицами. Табуньков так улыбался Грибанову, словно рад был этой встрече.
— Как идут дела? — переспросил он. — Теперь дела идут хорошо. Вон видите, полон двор машин с хлебом. Богатство!
— Вижу, что полон двор, — сказал Павел. — Но это же — преступление.
Тот перестал улыбаться, заморгал глазами. Но зато улыбнулся Павел:
— Что так смотрите? У вас же — огромные простои машин.
— Но без этого… у нас, понимаете ли… Да и почему это так вас удивило? Вот приезжал к нам фотокорреспондент, так тот так: подкопите, говорит, мне машин, подкопите, массовость нужна. Я так же думал. Полно машин, значит, изобилие, понимаете. Но тогда хлеб был сырой, и у нас этой «массовости» не было, а теперь вот…
— А теперь будете возиться до белых комаров.
— Но что я, батенька, поделаю. Штатов нет, а без людей куда. Школьники были, помогали, теперь в школу ушли. Домохозяек присылали — разбежались. Я же их не соберу.
Грибанов давал советы, убеждал, что надо срочно расширить лабораторию, возмущался, но Табуньков твердил одно — у него нет штатов, он бессилен.
— И в районе об этом не раз было говорено, — спокойно продолжал он, — все разводят руками, а то еще покрикивают: мобилизуй свои силы. А где они? Да вы не волнуйтесь, управимся с хлебом. Это на юге давно уж убрались, а у нас здесь всегда так.
Павел посмотрел на грузовики и вспомнил, что действительно на снимках всегда у элеваторов — хвост машин. «Массовость!» Какая глупость. Надо пропагандировать поток, автомобильный конвейер, а они — толкучку. Это все фоторепортеры, да и сами редакции…
«Но что же теперь предпринять? Пойти в райком, райисполком? А разве они не видят? Свыклись. Выставят массу объективных причин. Вон вчера как председатель исполкома вскипел: «Вам хорошо, а вы вот здесь попробуйте… Попробуйте»… Уехать, все так оставить? Нет, нельзя. Совесть будет мучить: хлеб под открытым небом».
Шел к райцентру и ломал себе голову: не принять решительных мер — плохо. Принять меры, сообщить, скажем, в область, тогда… Тогда статья в газете уже не нужна будет, редактор вскипит. Опять схватка.
«А
Он зашел на почту и на синем бланке аккуратно вывел:
«Обком партии Богунцову Шеловугинской глубинке простаивают машины зпт вороха хлеба открытым небом тчк Прошу вмешаться Грибанов».
Перечитал телеграмму, еще подумал: «Не будет статьи, не будет и гонорара, вся командировка — впустую. А что бы сказали ребята? Голубенко? Шмагин? Одобрят. Володя? Этот посмеялся бы… Э, э…»
Он решительно шагнул к окну и сдал депешу.
Посыльный сельсовета на мотоцикле примчался в поле и вручил Богунцову телефонограмму.
У Богунцова был порядок, куда бы он ни уехал: на завод, в колхоз, на лесоучасток, — ему оперативно докладывали о всех особо важных делах, запросах, сообщениях. Со всех уголков области к нему как бы тянулись невидимые нити. Так делали командующие, генералы.
Секретарь обкома прочитал сообщение Грибанова, долго стоял молча, словно прислушивался к гудению молотилки. Потом от досады махнул рукой, прошептал: «Ах, черти, не понимают». Сунул телефонограмму в карман и заспешил к своей машине.
Из сельсовета он позвонил в Шеловугино. Секретаря райкома не нашли: был где-то в поле. На месте оказался председатель райисполкома.
— Да, да, слушаю вас, Семен Давидович!
— Вы дома?
— Знаете, тут… бумаги кое-какие в облисполком отправляем, подписать надо. Заскочил на минутку. А вообще-то в колхозах, там днюем и ночуем.
— Как с хлебом? Везут?
— Сейчас хорошо! Дороги подмерзли, машины идут.
— И простаивают у ворот склада.
— Гм… Тут у нас заминка. Людей не хватает.
— Людей? Сегодня же ночью вместе с райкомом подберите группу женщин. Между прочим, жены обкомовских работников — на элеваторе. Перелопачивают зерно. — Богунцов сделал небольшую паузу.
— Учтем, учтем, ясно, — послышалось из трубки.
— Так вот, подберите женщин, а утром их проводите на склад. Понятно? Они грамотные, смогут и пробу взять и зерно взвесить, — смогут. Ищете рабочую силу, а люди — под боком.
— Ясно, учтем. Семен Давидович, сделаем.
— Завтра в десять утра сообщите мне о принятых мерах.
…Утром около райисполкома Павел увидел толпу народа. Автомашины одна за другой, подпрыгивая на мерзлых кочках, уходили в сторону государственного зернового склада. Около машин, сердито покрикивая, суетился председатель райисполкома.
«Дошла телеграмма», — подумал Павел и довольно улыбнулся.
Аня лежала на койке, преисполненная новых, не известных ей ранее, материнских чувств. Ей хотелось с каждым, даже вот с этой курносой быстроногой сестрой, молоденькой девчушкой, говорить о своем счастье.