За границей цветочного поля
Шрифт:
Интересно, как далеко эта девчонка могла бы зайти в своём флирте? По крайней мере, ей и раздеваться бы не пришлось, всего-то задрать юбку.
– Ты Любка Викулова? – спросил я наудачу.
Она нахмурилась, будто я её оскорбил, и мотнула головой.
– Инна я, – по-сучьи надменно назвалась она.
– А я Люций.
– А нам сказали: Лютик. «Лютик» красивей звучит, правда, девочки?
– Да он и сам красивый. И глазки какие необычные. Совершенство! – запела вторая, навалившись на подругу, и тут же спохватилась: – Я Мария, а
– Миленький мальчик, пойдёшь с нами, м? – снова замурлыкала первая. – Мы не обидим, правда, девочки?
Я вдруг почувствовал себя наивным ребёнком, которого чужой дядя пытается угостить конфеткой и заманить в ловушку. Пойдём, мальчик, я тебя на машинке покатаю. Пойдём, мальчик, я тебя не обижу. Противно стало, аж до злобы!
– Конечно правда, – раздалось у меня за спиной.
Я обернулся: Нинка! Спасла меня от этих маньячек.
– Нам уже пора, – сказала она горе-обольстительницам и потянула меня за руку.
Я резво вскочил на ноги, вежливо попрощался, поймал в ответ десяток воздушных поцелуев и наконец покинул стадион. И только оказавшись в благостной тишине, понял, как же гудит башка.
– Ну что, Лу, познакомился с кем-нибудь? – спросила Нинка осторожно, будто пыталась выведать секрет. – Или тебе там вообще не понравилось?
– Как тебе сказать. – Я пожал плечами. – Ладно всё.
– Вижу, что не ладно.
Она улыбнулась чуть виновато и взяла меня за руку. У меня аж дыхание перехватило от холода её тонких пальцев. Я, конечно, и раньше с девчонками за ручки держался, но в её жесте было что-то… необъяснимое, от чего тело прошибло будто током.
– Слушай, это. – Я усмехнулся и нарочно поддразнил: – Вафля.
Нинка посмотрела на меня с неописуемым возмущением, типа, давай, как ещё обзовёшь? Мне почему-то сразу стыдно стало, хоть вроде и не ляпнул ничего обидного. Вафля и Вафля – всю жизнь ведь Вафлей была, чего теперь дуется? Но дулась она, походу, взаправду, вот я и начал блеять, что не со зла, что из добрых чувств и всё такое. Типа, чего ты, Нинка, я просто из тёплых воспоминаний беру и достаю. Она, кажись, не поверила, но дуться перестала.
– Короче, Нин, ты с братом своим поговори, его там в школе пацаны донимают.
Она посмотрела недоверчиво, с примесью тревоги. Я кивнул для убедительности и добавил:
– Батончики карамельные с него требуют. Я поэтому и проводил его. Он чё, кстати, в школе делает?
– Математику завалил, вот теперь ходит и сдаёт. А что за пацаны?
– Да мне откуда знать? Ты у него спроси.
Нинка на это ничего не сказала. Помолчав, спросила:
– А ты чего в школе делал?
– Заявление о приёме хотел подать.
– Ты разве не окончил?
Вот что я должен был ей сказать? Полезет ведь в душу, как скотина неугомонная. Днём она вроде тактичной показалась, а сейчас-то точно расспрос начнёт. А почему не окончил? Экзамены завалил? А чего так? А чего не пересдал? И все эти «а чего» выльются в тоскливую исповедь,
– Почти. Мне рекомендовано пройти дополнительный год обучения.
– Экзамены завалил, да? – посочувствовала она.
– Завалил.
– А зачем сюда приехал? У себя не мог доучиться? Кстати, где ты жил?
– В Лавкассе.
– О! У меня тётка там живёт. Я к ней в позапрошлом году ездила. Блин, знала бы, я бы непременно тебя отыскала! Так почему ты в Лавкассе не доучился? Стыдно или у вас нельзя?
Я остановился. Долго пялился на её туфли, всё думая, как бы ответить помягче, чтоб не обиделась. Мог, конечно, просто попросить не лезть, куда не просят. Но она ж меня тогда на хрен пошлёт, типа, в бессрочную ссылку отправит, и вряд ли уже когда-нибудь простит.
– Не надо, – вдруг пошла она на попятный, – не говори.
Нинка улыбнулась печально, и её улыбка впервые не показалась мне дурной – она будто излучала тусклый свет самой жизни. Что-то такое в ней было, что не передашь словами. И я смотрел на тонкие бледные губы, пока в груди не защемило, ткнулся мордой в Нинкино плечо и робко обнял её. А внутри до жуткой боли всё сжалось – хоть вой! Я изо всех сил сдерживал слёзы, но они капали на её голое плечо и стекали по спине под платье.
Нинка молчала. Она даже обнять меня не могла – я не позволил ей высвободить руки. И так мы стояли хрен знает сколько времени, пока меня не отпустило.
– Прости, я тебя измазал.
Нинка смахнула сопли со своего плеча, вытерла ладонь о платье и с той же грустной улыбкой заверила:
– Всё нормально.
Больше она ничего не сказала. А на прощание ткнулась носом мне в щёку совсем как в детстве, когда поцелуи для нас были табу.
2
Встреча с Нинкой расстроила меня до задницы. Я несколько дней ходил размазнёй, ныл и разве что не плакал. Папаша на мои сопли внимания не обращал, спросил только, записали меня в школу или нет, а узнав, что я там и не появлялся, отвесил подзатыльник.
В школу я сходил в среду. Директрису, на удивление, вспомнил: всё та же надменная сука. Но надо отдать ей должное, это ведь исключительный дар – не говоря ни слова, чётко посылать всех на хер. Да если б у неё суперсила вдруг появилась, то, клянусь, это была бы способность одним взглядом превращать людей в дерьмо. Она даже не пыталась казаться любезной, с порога демонстрировала превосходство. И остальные, видать, должны были немедля признавать в ней альфу.
Когда секретарь пригласила меня в кабинет, директриса минуты полторы делала вид, что дико занята. Потом оглядела меня пристально, будто мужа выбирала, и потребовала документы. Вела она себя по-сучьи, и на секундочку мне всё-таки пришлось почувствовал себя дерьмом. Но виду я, конечно, не подал, протянул ей ID-карту, и она, вбив номер, снова на меня посмотрела.