За Отчизну
Шрифт:
Старик вернулся к наковальне, а к Штепану подошел Ратибор, такой же закопченный, как и отец.
– Штепан, подойди-ка сюда, я кое-что для тебя изготовил. Сущую безделицу.
Они прошли в угол мастерской, и Ратибор бережно снял с гвоздя длинный, изящно отделанный серебром кинжал:
– Хотя студентам и не разрешается носить оружие, но в теперешнее время он может тебе пригодиться. Прими мой братский подарок.
Штепан вынул кинжал из ножен и с удовольствием взглянул на серовато-белую поверхность отточенного, как бритва, клинка.
– Спасибо,
Ратибору было приятно, что Штепану понравился кинжал его работы.
– Не стоит благодарности, Штепан. Стилет так себе, самый обыкновенный. Как кончу возиться с этим топором - приду, поговорим.
Штепан вернулся в столовую и присоединился к беседе Теклы и Мартина.
Скоро обед был готов, и вся семья Дубов, Штепан, Мартин, оба подмастерья и ученики уселись за стол. Едва Войтех успел прочесть предобеденную молитву, как вошел Шимон. За этот год он возмужал и стал еще большим щеголем. Сейчас он был одет по последней моде богатых горожан: ярко-голубая короткая куртка, длинные, по самые бедра, чулки - один красный, другой зеленый, башмаки с длиннейшими острыми носками и с маленьким бубенчиком на каждом носке. Такие же бубенчики были на рукавах. На поясе висели шелковый кошелек и небольшой кинжальчик.
Когда Шимон уселся за стол, Войтех недовольно покачал головой:
– Опять, как осел, бубенчиками увесился! Шимон обиделся:
– Почему "как осел"? Так одеваются в Баварии, во Франции и в Брабанте.
– Приятно слышать, что и в других землях ослы встречаются, не только у нас в Чехии, - насмешливо заметил Ратибор.
Разговор, естественно, зашел о последних событиях в университете. Штепан и Мартин наперебой рассказывали о победе сторонников Гуса. Шимон, молча слушавший все это, вдруг взорвался:
– Все еретики-виклефисты ненавидят власть святейшего отца и стараются сделать и университет виклефистским, а ваш Ян Гус есть первый архиеретик! Недаром пан архиепископ предал его церковному проклятию. И это еще не всё...
– Подавись своим проклятием!
– крикнул в ярости Ратибор.
– Тише вы, тише!
– пыталась успокоить разгоревшиеся страсти Текла.
Спор, наверно, перешел бы в нечто более серьезное, если бы стук в дверь не отвлек общего внимания.
– Гавлик, посмотри, кто стучит, - сказал Войтех.
Гавлик вышел и тотчас вернулся:
– Там вас, пан Шимон, какой-то не то монах, не то попик спрашивает.
Шимон поднялся и, сопровождаемый неодобрительными взглядами отца и брата, вышел на крыльцо.
Белокурый юноша в платье клирика [20] вручил Шимону записку на немецком языке. Воспитатель, наставник и духовник Шимона священник Ян Протива писал ему:
"Сын мой! Будь сегодня у меня на Поржичах в первом часу после захода солнца. Прими мое отеческое благословение. Я.П.".
20
Клирик -
Такие вызовы для Шимона, видимо, были нередки, потому что, не задавая никаких вопросов, он коротко ответил:
– Передай отцу Яну, что я буду.
Когда Шимон вошел в Поржичи, весенние сумерки начали сгущаться и переходить в мягкую вечернюю темноту. Силуэты домов погружались в тень. Глаз едва мог уловить смутные очертания стен, хотя на фоне еще не совсем потемневшего неба вырисовывались крыши и остроконечные вершины башенок. Шимон шел уверенно, как человек, которому здесь приходилось бывать не один раз.
Подойдя к ограде церкви св. Климента, Шимон с усилием открыл чугунную решетчатую калитку и направился через церковный двор к одноэтажному домику, стоявшему позади церкви в небольшом фруктовом саду.
На стук Шимона дверь открыл юноша в подряснике, со свечой в руке. Он сразу же узнал Шимона по голосу и пропустил его в дом. Пройдя сени, Шимон оказался в небольшой комнате, стены и пол которой были убраны коврами. Вдоль стен стояли длинные скамьи, покрытые темным сукном, в углу висело большое черное распятие. Воздух комнаты был пропитан пряными восточными благовониями.
Клирик поставил на круглый стол подсвечник и спросил Шимона по-немецки:
– Вас отец Иоганн вызвал или у вас к нему свое дело?
Неровный свет свечи освещал круглое выхоленное, розовое лицо с нежной кожей, пухлыми губами и с ямочками на щеках. Зеленые глаза клирика выражали одновременно хитрость и наглость.
– А тебе, Генрих, не все ли равно?
Клирик усмехнулся краем рта:
– Отец Иоганн Протива сейчас занят важной беседой с господином магистром из капитула...
Шимон бесцеремонно перебил его:
– Отец Иоганн Протива велел мне прийти. Доложи ему.
Клирик недовольно передернул узкими плечами, и его маленькая фигурка скрылась в дверях.
В доме стояла гнетущая тишина - ковры поглощали все звуки, и даже двери раскрывались совершенно бесшумно. Шимон недолго оставался один в этой тишине, нарушаемой только потрескиванием свечи. Генрих вновь бесшумно появился в комнате и мягким, округленным жестом пригласил его следовать за собой. Они прошли еще две комнаты, слабо освещенные одинокими свечами в высоких серебряных подсвечниках, и подошли к двери, задрапированной темным сукном с серебряной вышивкой.
Клирик постучал и высоким голосом произнес нараспев по-латыни:
– Во имя отца и сына и святого духа...
– Аминь!
– глухо донеслось из-за закрытой двери.
Клирик открыл дверь и пропустил Шимона в большой, почти квадратный кабинет. У противоположной стены между двумя высокими стрельчатыми окнами с разноцветными стеклами стоял большой стол. Два трехсвечника, стоявшие на столе, освещали небольшое серебряное распятие, выделявшееся на черном фоне сукна, покрывавшего стол. Все стены кабинета были заняты книжными полками. У стола стояли два больших глубоких кресла.