За Отчизну
Шрифт:
Отец Горгоний внезапно открыл глаза:
– А... что? Сговариваетесь!.. Что ты ей сказал, бездельник?
Тим только пожал плечами:
– Что сказал? Что слышал, то и сказал.
– Ладно, завтра ты все нам расскажешь... Губерт, гони ее отсюда.
Губерт зевнул, потянулся, подошел к Катерине и ударом огромного кулака в ухо свалил ее на пол. Тим в ярости вскочил со скамейки и безуспешно старался освободить связанные руки. Тогда он одним ударом ноги в живот отшвырнул Губерта к стене. Солдаты выхватили короткие мечи - даги - и бросились на Тима.
– Не убивать!
– заорал монах.
– Он нам дохлый не нужен.
Приказ был строг, и саксонцы
– Убрать ее!
– приказал монах, указывая на лежавшую без движения Катерину.
Солдаты выбросили Катерину во двор.
– Ut sementem feceris itu metes! [1]– провозгласил нравоучительно монах.
– Отче, жаркое уже готово! Надо бы поискать у этих скотов вина или хоть пива, - раздался голос Ганса.
1
Что посеешь, то и пожнешь! (лат.)
– Ищите - и обрящете, дети мои!
– сладко проговорил монах.
Солдаты последовали указанию доминиканца и действительно нашли небольшой бочонок пива и изрядную Глиняную флягу вина.
Когда мясо в большой деревянной миске было поставлено на стол и перед каждым оказалась наполненная вином большая глиняная кружка, отец Горгоний наспех пробормотал молитву и схватил огромный кусок жареного поросенка.
Все жадно набросились на еду и питье. Вскоре все было кончено, и слуги святейшей инквизиции, покачиваясь, вышли из халупы, ведя за собой арестованного.
Тим едва передвигал ноги. Отец Горгоний, красный, с осоловелыми глазами, с трудом взобрался в седло и тронулся в путь.
Тима вывели на дорогу. Он глянул на неподвижно лежавшую посреди двора жену и только сжал зубы от бессильной ярости и щемящего горя.
– Где же правда? Господи!
– шептал он.
– И зачем я дал связать себе руки!..
Грубый пинок в спину заставил его двинуться дальше. У калитки валялся труп верного пса с размозженной головой.
– Прощай, Белый!
– И, осторожно обойдя труп пса, Тим зашагал по дороге.
Уже совсем рассвело. Где-то заиграл рожок пастуха.
Слышалось блеяние овец, мычание коров и лай деревенских собак. Деревня начинала просыпаться.
Идти пришлось долго. Впереди ехали отец Горгоний и Губерт, за ними - четверо солдат, между которыми шел Тим. Лицо Тима было в крови; она засохла на усах и бороде. Босые ноги были изранены о попадавшиеся по дороге острые камни.
Наконец на холме, окруженном густым лесом, показались крыши аббатства. Еще час прошел, и измученный Тим скорее упал, чем сел на землю у высоких ворот монастыря. Всадники сошли с лошадей, и отец Горгоний постучал в ворота. Сторож, узнав через окошечко доминиканца, сейчас же открыл ворота. В четырехугольном дворе, окруженном со всех сторон монастырскими строениями, посередине возвышалась церковь св. Доминика. Только что окончилась обедня, и монахи вереницей выходили из церкви. Направо от церкви было длинное здание, где помещались монашеские кельи; с левой стороны - монастырская трапезная и библиотека. Монастырь был обнесен высокой каменной стеной, за которой виднелся дом аббата с обширным садом.
Отец Горгоний остановил проходившего мимо монаха:
– Мир тебе, брат мой! Не скажешь ли мне, где сейчас господин аббат и его преподобие комиссар святейшей инквизиции отец Гильденбрант?
– Они оба в саду у отца Бернгарда.
– Подождите меня здесь!
–
Сад был разбит с большим вкусом и знанием дела: гладкая, усыпанная крупным желтым песком дорожка была окаймлена бордюром цветов, местами переходящим в большие, пышные клумбы. В изящной беседке сидели аббат и комиссар святой инквизиции отец Гильденбрант.
Отец Горгоний, остановившись у входа, отвешивал поклон за поклоном:
– Pax vobiscum! [2]
– Тебе тоже, брат Горгоний. Я вижу, тебе есть о чем доложить, - с нетерпением проговорил отец Гильденбрант.
– Я привел сюда мужика-чеха, о котором донесли, что он еретик и говорит слова, поносящие нашу мать - святую церковь.
– Доставь его сюда.
Монах юрко засеменил по дорожке.
– Я хотел вам еще сказать, - продолжал аббат прерванный разговор, - что мой друг, королевский советник доктор Наз, пишет мне о весьма вредном чехе - еретике Яне Гусе, капеллане королевы и первом проповеднике Вифлеемской часовни. Этот еретик осмеливается в своих проповедях нападать на святой престол, обвинять высших сановников церкви в жадности, в стремлении к богатству. Все непокорные и ненавидящие святую церковь и завидующие ее славе и богатству чехи объединяются вокруг Яна Гуса и его друга Иеронима Пражского. Начиная от вельможных панов вроде Микулаша Августинова и до самого жалкого поденщика все чтут этого чешского еретика как своего вождя.
2
Мир вам! (лат.)– приветствие, принятое среди католического духовенства.
– О Яне Гусе я уже слышал, отец Бернгард, и пусть я потеряю свою душу, если этот чех рано или поздно не угодит на костер! Святой престол имеет основания считать его опасным еретиком и вдохновителем всех непокорных нам чехов.
Отец Бернгард задумался и, медленно, осторожно подбирая слова, заметил:
– А не кажется ли вам, отец Гильденбрант, что проповеди Яна Гуса имеют успех потому, что он провозглашает затаенные мысли и чувства всех или, во всяком случае, большей части чешского народа?
Отец Гильденбрант снисходительно усмехнулся:
– Не согласен с вами, достопочтенный отец Бернгард, решительно не согласен. Но если и так, мы кострами заставим их всех молчать и повиноваться... молчать и повиноваться!
– повторил он, с ожесточением оскалив свои большие желтые зубы.
– Конечно, отец Гильденбрант, святая церковь принуждена защищаться пламенем костров от возмутителей, дерзающих поднять голос против святого престола и его слуг...
Перед входом в беседку остановились отец Горгоний, Губерт и Тим, окруженный стражей. Отец Гильденбрант вперил свой взгляд в крестьянина. В этот момент всей своей длинной, согнутой черной фигурой он напоминал большую хищную птицу, готовую броситься на добычу.
– Кто ты?
– резко спросил отец Гильденбрант.
– Я здешний житель, из Зельенки, крещен Тимом, а за что меня ваши люди обидели, не знаю.
Отец Бернгард бросил короткое приказание Губерту:
– Позвать сюда отца эконома!
Губерт неуклюже поклонился, надел каску и побежал выполнять приказание аббата.
– Так ты говоришь, что тебя обидели?
– Вы же видите, отец, что они со мной сделали. А хозяйку, то есть жену мою Катерину, чуть до смерти не убили, все разграбили... а за что?