За Отчизну
Шрифт:
Почти до рассвета Якубек рассказывал в доме Дубов обо всем, что произошло в Праге после их ухода. Печальная повесть о мученической смерти Яна Красы наполнила всех скорбью. По окончании рассказа Якубка Ратибор как бы мимоходом спросил приятеля:
– Не слыхал ли ты каких вестей о Шимоне?
При упоминании о Шимоне Якубек сразу оживился:
– Вот хорошо, что напомнил! Не только слыхал, но даже и видел его. И вы ни за что не угадаете, кто он сейчас! Я глазам своим не поверил. Шимон теперь сотник староместского ополчения. Понятно?
– Что? Шимон - чашник?
– широко раскрыл
– Нет, ты что-то путаешь, Якубек.
– Вовсе ничего не путаю - чашник он, и даже считается доверенным человеком среди староместских чашников.
– Ого!
– многозначительно проворчал Войтех.
– Видать, Шимон снова какую-то хитрую петлю раскидывает. Беда тому, кто в нее попадет!.. Ну, а ты, Якубек, как? По-прежнему к богачам тянешься?
Якубек решительно потряс головой и с необычной для него твердостью заявил:
– Нет, я напрасно спорил с Миланом. Жаль, что он еще не вернулся, - я бы ему сейчас сказал: "Ты был прав, Милан, а я вел себя как олух". Большинство наших купцов думают лишь о своем брюхе и кармане. У них совесть и карман заодно. Только страх перед Сигизмундом заставил их просить помощи у Табора. Я же буду просить, чтобы меня приняли в общину Яна Желивского.
– Ну, друзья милые, пора спать. Как бы завтра не объявили поход, - вмешался в их разговор повелительный голос Войтеха.
Поутру размеренные звуки набатного колокола созвали таборских жителей на вече. Со всех концов Табора стекались сотни и тысячи мужчин и женщин, и скоро вся площадь перед радницей была заполнена. На крыльцо вышли таборитские старшины во главе с паном Микулашем и Яном Жижкой, а к крыльцу приблизились пражские послы.
Вацлав Коранда принялся читать ответ Табора пражанам. Ратибору не удалось услышать все письмо, и единственно, что донеслось до него, были слова: "...И если вы действительно нуждаетесь в нашей помощи, то мы придем, разрушим вражеские крепости, прогоним императорское правительство и воздвигнем чешскую республику".
Микулаш вручил письмо старшему послу и, вынув из ножен меч, провозгласил громовым голосом, подняв блестящий клинок меча к небу:
– Братья Табора! К оружию! В бой за Прагу, за нашу святую правду, за чашу! Не забывайте братиславских мучеников и Яна Красу!
2. ВИТКОВА ГОРА - ЖИЖКОВА ГОРА
В первых числах апреля 1420 года Табор поднялся на помощь Праге, а уже 20 апреля пражане, собравшись с самого раннего утра у южных ворот Нового Места, с минуты на минуту ожидали появления на горизонте войска таборитов. Едва со сторожевой башни донесся зычный крик дозорного: "Табор идет! Табор идет!", толпа новоместской бедноты высыпала бегом из ворот по большой дороге, идущей на юг.
И правда, на горизонте поднималась огромная серая туча пыли.
Прага облегченно вздохнула. Помощь шла от всех гуситских общин Чехии. Потянулся народ с северо-западной Чехии: из Жатца, Лоуни, Слани. Из восточных областей привел отряды оребитов Амброж - организатор общины на горе Ореб.
В толпе, встречавшей приближавшееся к Новому Месту войско таборитов, работая локтями, пробивался вперед молодой воин с нашитым на груди золотым изображением чаши. Новоместские ремесленники,
– Табор, Табор!
– послышались из толпы голоса.
И, как будто по знаку невидимого дирижера, вся масса народа запела торжественно и грозно: "Восстань, восстань, великий город Прага!" На крепостных стенах разом грянули трубы и гулко рассыпалась барабанная дробь. Из ворот крепости выступил для торжественной встречи братьев Табора Ян Желивский в сопровождении новоместских коншелей, недавно избранных общиной из среды небогатых ремесленников. Впереди таборитского войска, как обычно, шли кнезы. За священниками на своем любимом белом коне, высоко подняв руку с палицей, ехал Ян Жижка; рядом на горячем вороном жеребце возвышалась величественная, мощная фигура Микулаша из Гуси с обнаженным мечом в руке. За обоими гетманами ехали их помощники, далее - отряд конницы, а за ней двигалась пехота и тянулись сотни телег, составлявших важнейшее средство обороны и наступления таборитских войск.
Прага гудела от колокольного звона. В воздухе замелькали сотни подброшенных кверху шапок, под ноги лошадям посыпались со всех сторон цветы, и отовсюду неслись восторженные возгласы.
– Слава Табору! Слава Яну Жижке! Слава Микулашу!
– кричали мужчины, женщины, дети.
– Держись, Сигизмунд! Держитесь, кржижаки!
Когда молодой воин увидел, что Микулаш и Жижка остановились и слезли с коней, крепко обнялись и расцеловались с Яном Желивским, его тонкий рот передернулся в иронической усмешке. Но, осмотрев с любопытством передние ряды таборитской конницы, он при виде молодого сотника вдруг съежился и, закусив губу, опрометью бросился через толпу назад.
– И чего он прется? То вперед, как бык, теперь назад. Словно заимодавца повстречал!
– раздавались раздраженные голоса.
Но воин, не обращая внимания, торопливо юркнул в ворота и направился в первый же переулок. Услышав за собой чьи-то поспешные шаги, он остановился и оглянулся, одновременно нащупывая рукоятку меча.
– Да не беги так, Шимон! Прямо какой-то оглашенный! Насилу догнал. Перепугался ты, что ли, чего?
– Это ты, Генрих? А я чуть не влопался, - криво усмехаясь, пробормотал Шимон, - едва на родного братца не напоролся!
– Да ты не говори по-немецки! Очумел, что ли?
– Верно, верно, Гынец, - перешел поспешно на чешский язык Шимон, - я вовсе голову потерял. Ты представляешь себе, что было бы, если бы Ратибор меня увидел, да еще с чашей на груди?
– Чего тут особенно представлять! Или сразу же вышиб бы из тебя дух, или сдал бы тебя своему одноглазому черту, а тот уж вознес бы тебя поближе к небесам-веревкой за шею!
Завернув за угол и убедившись, что поблизости никого нет, Шимон вопросительно уставился на Генриха: