За порогом жизни, или Человек живёт и в Мире Ином
Шрифт:
— Дело не в покорности и даже не в смирении…
— А в чём же тогда? — прервал меня мужчина и с интересом посмотрел на меня.
— В желании…
— В желании? — он явно недоумевал. — Ты хочешь сказать, что готов сойти на Землю по своему желанию?
— Да.
— Но… что тобою движет?
— Я хочу Жить!
— Жить!? — эхом отозвался мужчина. Его взор затуманился, блеск глаз померк и бормоча: — Да, жить… жить, а не существовать… Жить…, - он побрёл в сторону от дороги. Потом оглянулся на меня, видимо желая что-то спросить или сказать, но… махнув рукой, побрёл дальше. А я продолжил свой Путь.
Я шёл, размышляя: «Кто
Так незаметно я подошёл к развилке дорог.
Мне было всё равно, каким идти путём-дорогой. Но… Я испытывал странное состояние: перед глазами плыли круги, всё плыло и покачивалось, звуки от меня удалялись, и их сменил звон. Он, словно волны, то приближался, то удалялся. Я чувствовал, что теряю равновесие, и из последних сил сошёл с дороги на обочину. Помню лишь, что я почти упал на траву, и… тьма обступила меня со всех сторон…
Мне казалось, что я пробуждаюсь после долгого тяжёлого сна. Тело ломило, в голове шумело, веки налились свинцом. Сделав над собой усилие, я открыл глаза и сел. Потянулся и оглянулся вокруг, но ничего не понял…
Голова стала чистой и ясной, ушёл шум и боль, оставила тело и ломота. Я чувствовал себя легко, как никогда ранее, однако, мне было не по себе от того, что я не знал, где нахожусь… Я не мог даже вспомнить своего имени! С лёгкостью в теле я ощущал пустоту в сердце… Мысли неслись одна за другой. От их большого потока и бесчисленных вопросов, на которые я не мог ответить, меня стало лихорадить: бросало то в холод, то в жар. На лбу выступила испарина и ладони стали влажными.
Потеряв прошлое, меня не оставило присутствие духа и воли. Я пытался сконцентрироваться на себе и хоть что-то вспомнить, но… все мои попытки ни к чему не привели. Зато я ощутил голод. Это хоть какой-то признак жизни, а то было чувство полной изоляции и оторванности от всего в Мире. Я ощущал себя почти нереальным, несуществующим…
В поисках пищи я пошёл в сторону реки, как мне казалось по едва уловимому шуму воды. Когда я пришёл в сознание, то находился на открытой поляне среди молодых деревьев дуба и граба. Заросли оказались лишь рощей, из которой я быстро вышел. Шум воды становился всё отчётливее, значит я шёл в правильном направлении. Но всё ли равно: «Куда?» Я знал только, что иду к реке и мне хочется кушать. Вдали я заметил что-то очень похожее на пшеницу и поспешил. Действительно, это была пшеница. Но что я мог с ней сделать? Я сорвал пару колосков, обшелушил и стал жевать зёрнышки. Эта пища мне показалась райской! Я испытал истинное удовольствие от сытости, но теперь мне хотелось пить, и я вновь пошёл в сторону реки.
Река оказалась маленькой речушкой, а такой шум производил водопад на ней. О! Это поистине величественное зрелище: с высоты метров ста ниспадало ажурное кружево, сотканное из воды и разлетающихся брызг, и восстающее яркими радужными переливами. Поражённый открывшимся мне зрелищем, я замер и любовался, с восторгом взирая на водопад.
Меня посетила мысль, что взобравшись туда, откуда ниспадает водопад, я могу хорошо осмотреть окрестности. Возможно, рядом селение или город, ведь кто-то же возделывал пшеницу, мимо которой я шёл. И вот я поднялся на скалу. Действительно, мне открылась широкая панорама живописных мест. Но меня ждало разочарование: рядом не было ни города, ни даже селения. Лишь три домика
Долго думать не пришлось. Из дома навстречу мне вышел мужчина, смуглый, хорошо сложенный. Чёрные, слегка волнистые волосы свободно спадали ниже плеч. Он был наг до пояса. Идя ко мне, он улыбнулся. От его глаз исходило тепло. Из-за пояса очень широких, похожих на юбку, штанов он вынул ленточку и повязал ею голову так, чтобы волосы не падали на глаза.
— Проходи в дом, Путник! — пригласил он меня, широко и открыто улыбаясь, — Мы всегда рады гостю, кем бы он ни был.
Смутившись, я глянул на него и подумал: «Неужели он знает, что со мной случилось?» Однако, его приглашение принял: мне надо было хоть немного отдохнуть и узнать, где же я нахожусь. Но тут сердце снова полоснула боль — я ведь ничего не помню из моего прошлого… Я должен всё вспомнить, должен! Внутренне я чувствовал, что должно было произойти что-то очень важное. Но что? Ответа я не знал…
В доме, куда я вошёл вслед за мужчиной, было всё просто, но очень уютно: ничего лишнего, только необходимое. Я огляделся. Мне стало интересно: было такое ощущение, что подобное я вижу впервые, но знаю назначение предметов. Я понимал, что вошёл в дом. Я знал, что вот это, посреди комнаты, стоит стол и стулья. Стол покрыт ажурной тонкой скатертью; в вазе на столе стоят цветы, красивые, тёмно-бордовые. И я знаю, что это георгины. Георгины… Мне снова больно на сердце. Отчего? Не знаю. Я переводил взгляд с предмета на предмет, с вещи на вещь, называя их про себя и говоря себе самому, для чего они предназначены.
— Ты проходи, не робей. Дома я сегодня один, а вообще нас здесь живёт трое, — и мужчина назвал имена: — Киприан — это я, и Ераст с Павлом. Они — в горах.
Мужчина смотрел на меня. Я знал, что он ждёт взаимности. Я должен представиться ему, назвать своё имя. Увы! Я не мог этого сделать, а говорить, что придётся — не хотелось… Я должен, должен всё вспомнить… Киприан, видя, что я молчу, продолжил:
— Может, ты голоден или хочешь пить?
— Да. От еды я не откажусь.
— Тогда подожди здесь. Я скоро вернусь.
Киприан вышел, а я сел на табурет у окна. Как же здесь красиво! Я всё смотрел и смотрел, а на сердце щемило. В этом пейзаже за окном было что-то до боли знакомое, однако я не мог ничего вспомнить. Меня тяготило отсутствие воспоминаний так, что я был готов закрыть глаза и бежать… Бежать… Пожалуй, я бы так и поступил, но в этот миг вошёл Киприан с подносом в руках.
— Присаживайся к столу, — пригласил он меня.
Мы сели за стол. Передо мною на подносе стояло два блюда: холодный овощной суп и морковный салат. В большом изящном бокале — напиток. Такой же бокал взял себе и Киприан.
— Ты уж не кори за простое угощение…
— Да что ты, — перебил я мужчину, — я и этому рад…
Мне стало неловко. Внутренне я знал, что не принято обрывать человека на полуслове, тем более, что его я видел впервые. Вот если бы я говорил с кем-нибудь хорошо знакомым мне, тогда подобное было бы допустимо. Я видел, что Киприан несколько смутился, но быстро овладел собой и продолжил разговор:
— Мы — подвижники. Живём уединённо. Быт наш — прост, пища — неприхотлива.
— А чем вы занимаетесь? — спросил я.