За пределами желания. Мендельсон
Шрифт:
Феликс издал долгий, протяжный стон и с трудом принял сидячее положение.
— И что он пишет? Он всё ещё хочет на тебе жениться?
— Конечно. Он вернётся весной.
— Я думаю, что он охотится за твоим приданым, — поддразнил её Феликс.
Это была их постоянная шутка. В течение трёх лет их отец противился привязанности Фанни к Вильгельму Хензелю [13] , бедному студенту Академии искусств, прерывая все дискуссии категоричным восклицанием: «Он охотится за твоим приданым!» Это замечание расценивалось детьми Мендельсонов как выражение всеобъемлющего, деспотичного и окончательного неодобрения. В последующие два года молодой художник жил в Риме, обратив на себя внимание как портретист.
13
Хензель (Гензель) Вильгельм (1813—1861) — берлинский живописец, в 1823—1828 гг. работал в Италии, с 1831 г. профессор и член Берлинской академии художеств; муж Ф. Мендельсон.
14
В добавление к выдающимся музыкальным способностям некоторые песни Мендельсона, включенные в ранние издания его работ, были написаны его сестрой; Фанни Мендельсон была талантливым художником-акварелистом. Она познакомилась с Вильгельмом Хснзелем в Берлинской академии изобразительных искусств.
— Я полагаю, ты умираешь от нетерпения прочитать мне письмо, которое только что получила, — улыбнулся Феликс. — Не возражаешь, если я буду завтракать, слушая его? На полный желудок понимаешь и сочувствуешь гораздо больше.
Фанни прочла письмо своего жениха с волнением влюблённой женщины. Поглощая свой завтрак, Феликс наблюдал за ней с нежностью и завистью. Это была любовь — чистая, прочная, всепоглощающая. Как, должно быть, прекрасно любить...
Словно угадав его мысли, Фанни опустила письмо на колени, выдохнув счастливо:
— Если бы ты знал, как прекрасно быть влюблённой!
— Почему ты думаешь, что я этого не знаю? — запротестовал он с набитым ртом. — В конце концов, Нина и я собираемся на днях пожениться, и предполагается, что мы безумно влюблены друг в друга.
— Но это не так.
— Откуда ты знаешь?
— Ты слышишь музыку, слышишь, как поют птицы, когда целуешь её?
Феликс задумался:
— А что, надо слышать?
— Видишь ли радугу, когда идёт дождь, ходишь ли по облаку, чувствуя себя на седьмом небе? Посмотришь, так будет, когда ты встретишь девушку, которую полюбишь по-настоящему.
— Боюсь, это будет слишком поздно, — вздохнул он, допивая кофе. — К тому времени отец заставит меня жениться на бедной Нине. Он вбил себе в голову, что если я женюсь, то образумлюсь и пойду работать в банк.
В этот момент в дверях комнаты появился Густав и сообщил Феликсу, что ванна готова. Фанни ещё раз поцеловала брата в щёку и вышла. В это утро, как обычно, Феликс долго нежился в своей медной лохани в форме туфли и обильно намыливался, болтая с Густавом. Затем, надев шёлковый халат, он прошёл в комнату, которую использовал как кабинет, и, вынув перо из элегантного письменного прибора, продолжал править вёрстку фортепьянной аранжировки для четырёх рук своей до-минорной симфонии, которую ему накануне прислал его английский издатель Крамер.
В течение двух часов он работал с самозабвенной сосредоточенностью. Его мозг отрешился от всех посторонних мыслей. Не слыша щебетания птиц в саду, грохота экипажей по Лейпцигерштрассе, редких шагов по коридору, он был всецело поглощён музыкой. Его красивое лицо, такое подвижное, превратилось в непроницаемую, застывшую маску. Время от времени его глаза отрывались от страниц и обращались на какое-то внутреннее видение.
Сделав работу, он издал вздох облегчения. Напряжение на его лице исчезло. Он аккуратно поставил перо в подставку, поднялся и потянул за шнурок колокольчика.
— Я собираюсь в
— Вы поедете верхом или в кабриолете, герр Феликс?
Феликс бросил взгляд на небо. День был слишком хорош, чтобы ехать в закрытом коробке.
— Я поеду верхом на Джуне. Пожалуйста, приготовь её через полчаса.
Не спеша, с максимальной экономией движений он оделся, натянув кремовые облегающие бриджи и коричневые высокие кожаные сапоги. Несколько секунд он колебался между голубым и серым камзолами для верховой езды, выбрал серый и, похлопывая себя стеком с серебряной ручкой, отправился засвидетельствовать своё уважением матери.
Прежде чем постучать в дверь, он обернулся к Густаву:
— Пожалуйста, положи вёрстку, которая лежит на столе, в мою сумку.
Он постучал и, услышав знакомый голос, вошёл в гостиную матери.
Лея Мендельсон проводила в этой комнате большую часть времени, сидя в своём кресле с высокой спинкой, читая — она читала Гомера и Софокла в оригинале — или вывязывая бесконечные шерстяные шарфы для приюта, который она патронировала. Однако её почти невидимое присутствие ощущалось во всём огромном доме. Она была пружиной исключительно сложного механизма, обеспечивающего нормальное функционирование этого сверхбольшого дома. Она обладала редкими организаторскими способностями. На её худом лице в обрамлении седых волос отражался ум, ясные голубые глаза светились добротой, но не сентиментальностью. У неё не хватало терпения на иносказательные обороты речи, поверхностные комплименты и чрезмерное многословие. Она любила прямоту, аккуратность и точность.
— Я рада тебя видеть, Феликс, — проговорила она, протягивая ему руку для поцелуя и кладя вязанье на колени. — Сядь и расскажи мне, что задержало тебя сегодня до шести часов утра. — Она улыбнулась, отчего возле уголков её глаз появились две крошечные морщинки. — Меня не интересует ни её имя, ни чем она занимается. Просто серьёзно это или нет.
Феликс слишком хорошо знал свою мать, чтобы попытаться скрыть от неё правду. Она терпеть не могла ложь, называя её ребяческими увёртками и тратой времени.
— Нет, мама, ничего серьёзного, — ответил он. — По правде говоря, это довольно странное приключение. Оно произошло из-за моего обещания помочь Карлу, но не бойся, я не потерял ни головы, ни сердца. Просто чувствую себя довольно глупо.
— Это всё, что я хотела знать. — Её тон показывал, что она уже выкинула это дело из головы. — Ты сегодня работал?
— Я правил вёрстку фортепьянной транскрипции увертюры «Сон в летнюю ночь» и переложения для четырёх рук Симфонии в до.
— Каких издателей — Шлезингера или Брейткопфа [15] ?
15
Брейткопфы — Иоганн Готлиб Эммануил (1719—1794); Христофор Готлиб (1750—1800) — его сын; издатели, книгопродавцы, основатели известной издательской фирмы.
— Ни того, ни другого. Крамера из Лондона.
— Очень интересно: — Она помолчала, и воцарившееся молчание нарушалось только тихим пощёлкиванием спиц из слоновой кости. — Англичане ценят твою музыку намного больше, чем мы, — произнесла она наконец.
— В конце концов, увертюра «Сон в летнюю ночь» навеяна Шекспиром [16] .
— Но не Симфония. И не Октет или Квинтет, однако они имели в Англии значительно больший успех, чем здесь. — Она отложила вязанье. — Ты когда-нибудь думал о том, чтобы поселиться в Англии?
16
Шекспир Уильям (1564—1616) — английский поэт и драматург, представитель культуры Возрождения; автор 37 пьес, двух поэм, а также 154 сонетов, отличающихся горячим чувством и философской мыслью.