За пять веков до Соломона

Николенко Александр

Моисей говорил горячо, вечерний ветер трепал длинные седые волосы, и грозный старец удивительно походил на самого Господа.

— Чтобы настоящим Творцом стать, будь добр, позаботься о себе — чтобы сыт был, полон сил и энергии, затем о тех, кто рядом — чтобы тоже недостатка ни в чем не испытывали. Только тогда можешь по-настоящему творить. Поэтому прежде, чем думать, как других облагодетельствовать, найди, как себя счастливым сделать.

— Выходит, учитель, простому человеку о Творчестве можно совсем позабыть?

— Зачем

же так? В самый пасмурный день может хоть на минуту показаться солнце. Так и самый несчастный человек может на миг почувствовать себя спокойным и умиротворенным. А поможет в этом сокровенный уголок, что каждый имеет. Прохладный берег реки, тенистый оазис в пустыне или песчаный бархан за стенами храма — у каждого свой. Найди время, чтобы туда отправиться. На час, не можешь — на пять минут. Если совсем никак не выходит, то хоть в мыслях. Побудь в том месте, пока не почувствуешь, как скачущие мысли останавливаются, ощути пустоту внутри. Не пугайся, наоборот, радуйся: ведь делаешь первый шаг к обретению божественного могущества. Поступай так изо дня в день — и вскоре заметишь, как появляются и мысли новые, и решения необычные, и спокойствие внутреннее.

Тут Моисей улыбнулся, и вся строгость вмиг улетучилась:

— А теперь пора, Осия, голову от мыслей очистить. Смотри, солнце садится. Нет ничего лучше для спокойствия внутреннего, чем вид светила, твердь небесную во все краски расцвечивающего…

Глава Восьмая

Решай проблемы сразу!

Но тесть Моисеев сказал ему: не хорошо это ты делаешь: …усмотри из всего народа людей способных, боящихся Бога, людей правдивых, ненавидящих корысть, и поставь их над ним тысяченачальниками, стоначальниками, пятидесятиначальниками и десятиначальниками; пусть они судят народ во всякое время и о всяком важном деле доносят тебе, а все малые дела судят сами: и будет тебе легче, и они понесут с тобою бремя.

Книга Исхода, гл.18, 17-22

— Для того мы жизней в пустыне не жалели, чтобы сейчас такое непотребство терпеть?

Статный мужчина лет сорока замолчал. Высокий и широкоплечий, он скорее походил на сотника, чем на простого ремесленника. Ухоженная борода в последний раз резко вздернулась, глаза сверкнули негодованием, и Шаллум присел на камень. Мощные руки величаво устроились на коленях, и только въевшаяся в кожу белая каменная пыль выдавала, кем он был на самом деле. Открытый лоб, ясный взгляд серых глаз, презрение на лице — сразу видно: этот человек всегда говорит правду, не задумываясь, кто стоит перед ним.

Толпа одобрительно зашумела, а Моисей только подумал: «Тебе бы, Шаллум, Везиром у фараона служить, а не камни точить».

Моисей сидел на небольшом возвышении, прямо перед ним, посреди ровной песчаной площадки — места Истины, на одинаковых валунах расположились оба спорщика. Чуть поодаль стояли израильтяне, плотным кольцом охватившие троицу в центре.

Поднялся второй резчик — Бирзаиф из Асиров. Несмело окинул взглядом довольные лица людей, глубоко вдохнул и, зачем-то спрятав голову поглубже в плечи, принялся говорить. Голос его дрожал и срывался, даже Моисей слышал с трудом,

а зрители тем более не могли разобрать ни слова. А когда из толпы раздались издевательские возгласы, Бирзаиф и вовсе покраснел, сбился и замолчал.

Моисей понял, что пора вмешиваться. По привычке посмотрел на багровый диск солнца, на удлинившиеся тени деревьев, и резко встал.

Так уж сложилось, что спорные вопросы решались перед закатом, когда дела дневные исполнены: стада вернулись с пастбищ и заперты в загонах, кувшины полны воды, мусор с полов в шатрах подметен, а в очагах весело булькает похлебка. Все отдыхают, только стража ходит вокруг лагеря, перекликается негромко.

* * *

Сейчас, через три месяца после схватки с египтянами, стало чуть поспокойнее.

А тогда с плачем и молитвами похоронили мертвых. Всем Аарон руководил, сам Моисей дня три не соображал ничего: в голове звон мечей да лязг щитов стоял, будто битва так и не закончилась. А перед глазами — Манитон с закатившимся взором да кровавыми пузырями на устах. К четвертому дню, как стихли причитания, Моисею тоже полегчало. А потом дети из укрытия вернулись. Впервые за неделю в лагере раздались смех и радостные крики, и даже на скорбящих лицах матерей нет-нет, да мелькали несмелые улыбки. На шестой день Моисей скомандовал выступать, и тяготы пустынного перехода напрочь заглушили страдания. Не до мыслей тяжелых, когда ноги еле передвигаются, глаза целый день в слезах сухих, колючих от яркого света, а распухший язык, словно каменьями острыми, дерет рот изнутри. Водички бы хлебнуть — а больше и нет ничего в голове.

Еще через неделю, здесь, на границе Мадиамского царства, Моисей приказал разбить лагерь. Три источника, редкие заросли сикомора, на ветвях — первые сладкие плоды. Просто сказка после голой пустыни, всеми ветрами насквозь продуваемой. Но хоть и валились с ног от усталости, дисциплину израильтяне держали строгую. Не пропали даром горькие уроки схваток с египтянами. Меж тремя отрядами разделили ночное дежурство и только тогда спать отправились. А ночью пришлось опять за оружие браться: коварные амаликитяне напали. Только куда им до израильских воинов, когда любая еврейская девушка умела четыре стрелы за минуту выпустить! Убрались кочевники восвояси, оставили израильтянам колодцы, воды полные, да зелень, прохладой дышащую.

Сами собой распределились обязанности, кто стада в горы гонял, кто обеды варил, а кто, по старой привычке, ремеслами занялся. Гончары отыскали неподалеку глину, смастерили круги из камней да твердой древесины сикомора, и через неделю израильтяне уже могли не только лепешки на каменьях печь, но и похлебки из горшков отведать. Каменщики из той же глины сложили печи, и теперь горячая еда красила каждый ужин. Резчики отыскали алебастра мягкого и, чтобы не отставать, тоже утвари кухонной наделали.

Но с мирной жизнью пришли и мирные проблемы. Кто-то что-то не поделил, кто-то получил порцию похлебки больше, а кто-то косо на жену соседа посмотрел. Пришлось Моисею дела такие прилюдно разбирать, судить по справедливости, да по совести.

* * *

Толпа вовсю смеялась и улюлюкала, смущенный Бирзаиф понуро рассматривал песчинки под ногами, самоуверенный Шаллум бросал победоносные взгляды.

Моисей поднялся. Два шага — и он внутри песчаного круга, взмах рукой — и евреи послушно замолчали.