За пять веков до Соломона
Шрифт:
— Назови свое имя, израильтянин, — властные слова вождя прокатились по площади. Люди затаили дыхание — начиналось самое интересное. А Моисей совсем тихо добавил, так что даже Шаллум в трех шагах ничего не понял: — Только ради всех богов, сделай это громко, чтобы и последний ребенок услышал.
— Бирзаиф, — разнеслось над толпой. Голос дрожал, волновался, но для начала — неплохо.
— Расскажи, как все было, — Моисей посмотрел в глаза молодому резчику и чуть заметно улыбнулся.
Приободренный Бирзаиф заговорил. Постепенно его голос набирал
— Две недели назад пришел ко мне молодой парень, я и имени его не знаю. Сказал, что хочет родителям возлюбленной подарок поднести. Ну, чтобы они вено за невесту небольшое назначили, а то он из небогатой семьи. И попросил вазу приготовить. Да такую, чтобы за душу брала, и ни у кого сомнений не возникало: он всем сердцем девушку любит. Только парень сразу предупредил, что такой же заказ и Шаллуму сделал. Мол, потом из двух ваз ту выберет, что приглянется больше. Ну, я и согласился. Не ради платы, нет. Я же понимаю, бедняк много не предложит. Захотелось с Шаллумом потягаться, выяснить в честном поединке, кто сильнее. Вот я вазу и сделал.
Бирзаиф кивнул на каменную чашу, что стояла между спорщиками. Белый алебастр был сточен так, что стенки вазы казались не толще листа папируса. Тонкая резьба украшала крутые бока: стада бегущих антилоп, ветер, колышущий траву, яркое солнце на чистом небе. Но больше всего поражали ручки в форме гепардов: хвосты закручены к днищу, тела выточены так искусно, что чувствуется напряжение каждой мышцы под гладкой шкурой, головы покоятся на краю, морды вытянуты, словно хищники принюхиваются к содержимому вазы. Да, такая чаша сделала бы честь и столу фараона.
— Это ложь! — раздался уверенный голос Шаллума.
— Что именно? — тотчас развернулся Моисей. — То, что молодой парень заказал вазу? Что вы устроили между собой состязание? Или что-то другое?
Под пытливым взглядом вождя, Шаллум смутился.
— Нет, это правда… Вернее, не совсем… — Шаллум окончательно запутался, но Моисей молчал, и резчику пришлось самому находить выход. — Ложь то, что эту вазу сделал он. Судите сами: разве мог молодой умелец так искусно изобразить зверей, разве мог так тонко выточить стены? Это под силу только опытному мастеру. Вазу сделал я. У меня даже свидетели имеются. Прикажи, позову сразу. А он, — Шаллум презрительно махнул в сторону соперника, — мою работу украл и присвоил!
— Скажи, у тебя свидетели есть? — обратился Моисей к Бирзаифу.
Молодой резчик только отрицательно помотал головой.
— Вот видите! Какие могут быть сомнения, ваза по праву принадлежит мне, — Шаллум почти кричал.
— Тихо! Сядьте оба. Пока я ничего не решил, ваза принадлежит мне, как вашему вождю.
Спорить с Моисеем Шаллум не посмел. С гордо поднятой головой он прошел к камню и уверенно уселся. Бирзаиф поспешно юркнул к своему месту.
Моисей медленно оглядел площадь, пытливый взор задержался сначала на лице молодого Бирзаифа, потом
Моисей кивнул и поднял руку:
— Мудростью, дарованной богами, принял я такое решение. Каждый из мастеров утверждает, что ваза его. И проверить правдивость слов мы не можем. — Моисей не обратил внимания на жесты Шаллума, показывавшего, что у него-то есть свидетели. — Поэтому повелеваю расколоть вазу на две части. Каждый из мастеров получит половину. Тем самым спор разрешится.
Моисей обнажил меч и подошел к чаше. Толпа изумленно безмолвствовала.
Первым нашелся Шаллум:
— Нет, это не суд. Как можно одним ударом рушить работу долгих недель? А если у меня больше не получится создать такую прекрасную вазу? Ведь работа художника зависит от обстановки, от настроения, от материала. А вы вот так одним ударом все…
Но Моисея куда больше интересовало поведение молодого резчика, который молча поднялся и пошел прочь.
— Стой, Бирзаиф. Почему ты уходишь?
Голос Бирзаифа звучал намного увереннее, словно, после оглашения приговора тяжелая ноша свалилась с плеч:
— А разве может создатель спокойно смотреть на смерть своего творения? К тому же, если ваза будет разбита, значит, заказ так и не выполнен. Я ухожу, потому что меня ждет работа. Сделать другую вазу займет не один день.
Моисей довольно кивнул.
— Скажите, люди, — обратился он к евреям. — Кому вы верите: тому мастеру, который боится, что больше такой вазы не вырежет, или тому, который спешит сесть за дело, не теряя ни минуты?
Шаллум вдруг всё понял. Он сразу съежился, властность и уверенность напрочь исчезли с последними словами Моисея. А вождь терпеливо ждал ответа израильтян.
— Бирзаифу, — несмело выкрикнул кто-то. Толпа будто ждала этого сигнала.
— Бирзаиф, Бирзаиф, — раздалось со всех сторон.
Моисей подошел к молодому резчику. Опять поднял руку, дождался тишины.
— Да будет так. Бирзаиф — эта ваза твоя по праву. Надеюсь, когда-нибудь и я смогу заказать похожую себе. — Моисей поднес каменную чашу зардевшемуся юноше.
Радостные крики тысяч людей заглушили последние слова.
Моисей опять требовательно вскинул руку. Толпа послушно замолчала.
— А ты, Шаллум, получишь тридцать палок.
— За что?
— За ложное свидетельство. И радуйтесь, — обвел Моисей строгим взглядом сгрудившихся людей, — что я не потребовал имен Шаллумовых свидетелей. Иначе и им бы досталось.
Стихли крики: «Моисей! Моисей!». Толпа пошумела и разошлась к кострам и шатрам. Западающее солнце окутало горы вокруг золотистой дымкой. Моисей остался один посреди песчаного круга. Он уселся на землю, спина с облегчением оперлась о камень.
Эх, люди. Знали бы вы, сколько сил занимают такие представления: управлять актерами на сцене, не упуская из виду зрителей, и в то же время перебирать десятки решений, пытаясь отыскать не только справедливое, но и эффектное.