За рекой, за речкой
Шрифт:
Одно стесняло его: он не мог принять излюбленную за трибуной позу — ладони на боковые бортики трибуны, локти в стороны — исходное положение гимнаста на брусьях. И постоянно одергивал себя, пряча выпачканные мазутом руки за передний барьерчик трибуны.
Когда дело дошло до привлечения местного материала, Эдуард Николаевич умело перекинул мостик от миролюбивой политики нашего государства к ударному труду миллионов, сказав, что и их колхоз вносит посильный вклад в дело мира. Далее он не без досады на себя по справке перечислил колхозных передовиков, к тому же одни фамилии, потому что Наташа проставила только инициалы.
Напоследок Михаил Васильевич сделал объявление,
Верховцев попал как раз к ужину. За столом сидели молодой длинноволосый парень и девушка, немного постарше. Над их тарелками вился парок. Оказавшись в тепле и уловив запах вареного мяса, Эдуард Николаевич почувствовал, что чертовски устал и проголодался.
Женщина, хозяйка гостиницы, сразу же принесла полную тарелку то ли супу, то ли тушеной картошки с мясом, выставила во второй заход рюмку и бутылку коньяку.
Эдуард Николаевич удивленно вскинул брови.
— Да это Сережка принес. Говорит, Михал Васильч приказал для лектора.
— Ну, Михаил Васильевич, — неодобрительно произнес Верховцев и вдруг улыбнулся. — Что ж это, взятка?..
— Да какая взятка! — улыбнулась и женщина. — С устатку почему б не выпить.
Эдуард Николаевич распорядился принести еще три рюмки, разлил коньяк. Девушка и парень, как оказалось, продавщица и шофер с автолавки, поначалу встретив Верховцева с заметной досадой, радостно поддержали — они-то, бедняги, намерзлись. Хозяйка, тетя Поля, как ее ни упрашивали, даже не пригубила. Отказалась и за стол сесть, но из комнаты, единственной в гостинице, не считая полутемной холодной кухонки, где кроме всего прочего Верховцев заметил сидящую на яйцах гусыню, не ушла, присела на краешек кровати, отвернув матрац.
Ужин пошел веселее. Варево было немудреное, но жирное и мяса с лихвой.
— Так что, тетя Поля, и не раздумывайте, покупайте, — продолжила девушка прерванный приходом Верховцева разговор. — И не раздумывайте. Платье как на вас шито.
— Платье-то подходящее… — начала было тетя Поля.
— Так в чем же дело? Тридцатки жалко?
— Деньги есть… И обновки охота, да куда… Солить, что ли.
— Ну, солить. Скажете тоже. Носить, а не солить.
— Недосуг носить-то. На базу скотины: и корова, и лоншак, и сосунок. А овцы, гуси… Да поросенок… — перечисляла тетя Поля и сама удивлялась, сколько же много у нее скотины. — Только утрешнее обряжанье кончишь, смотришь, уж и упряжка прошла — опять на баз идти. А там и вечер. Опять обряжаться. Да гостиница еще — хлопоты невелики, а время требуют. Переодеваться, Людушка, некогда, не то что…
— Значит, в праздники, — говорит Люда. — Майские уже на носу.
— А что — праздники? В праздники-то скотина тоже есть просит.
— Так что же вы, никуда и не ходите? — удивляется Люда, позабыв о платье.
— Как — не хожу? Хожу… Да ведь не павой по селу-то, а то еще люди засмеют: «Полька-то, скажут, в магазин в кримпленах ходит…»
Вдруг распахнулась дверь, и в комнату ввалился пьяный мужчина.
Тетя Поля замахала на него руками, принялась было выталкивать его за дверь.
— Иди с глаз долой, хороброд. Не порть добрым людям настроенья. Иди домой.
— А это что, не мой дом? — сопротивлялся мужчина, норовя усесться на кровать. — И это — мой дом. Ничего, что бывший.
Все поняли, что он — тети Полин муж, а Эдуарду Николаевичу сделалось неловко: он раз или два назвал ее тетей Полей, приняв за женщину пожилую, появление
Коля, как звали его, уселся-таки и стал объяснять, что раньше они жили в этой хибаре, а теперь в новом доме, тут же, через двор, этот же теперь — гостиница, а его супруга — директор гостиницы.
— Где был-то? — поняв, что так просто его не выгонишь, спросила тетя Поля.
— А-а… на лекции, — мотнулся Коля. — Два часа как псу под хвост.
Тетя Поля в ужасе закрыла ладонями рот.
Коля уставился на нее, почувствовав что-то неладное, перевел взгляд на стол.
— Товарищ лектор здесь?.. — опешил Коля, узнав Верховцева. — Вот елки зелены…
— Не понравилась лекция? — спросил Эдуард Николаевич.
— Отчего же? Лекция — в-во! — Коля выставил большой палец. — Все п-правильно… И новость узнал. Ха-ха-ха… Полина! — нервно рассмеялся он и повернулся к жене. — Орден дадут тебе в другой раз. Ты ведь, выходит, передовая доярка… Трехтысячница! Ха-ха-ха. Не веришь? У товарища лектора узнай. Он лучше нашего знает…
— Как ваша фамилия? — подавляя возмущение, тихо спросил Эдуард Николаевич.
— Цветковы — наша фамилия. Одна на все село. Так что не спутаешь… Полина! — снова захохотал Коля. — Ты ли это?.. Глазам не верю.
Эдуард Николаевич вспомнил, что называл в лекции такую фамилию, напротив нее стояли инициалы — П. В.
— Вы извините меня, — посмотрел он на тетю Полю. — Я первый раз в вашем селе и, конечно, вас не знал. Данные взял в райкоме. Насчет вас они, значит, устарели.
— Ничего-ничего. С кем не бывает, — успокоила тетя Поля. — Мне даже приятно. Помнят, выходит, о моей работе. Я ведь по осени с фермы ушла. По болезни. Руки болят.
Верховцев налил и Коле, тот, несмотря на запрет жены, выпил, а узнав, чей коньяк, снова разошелся.
— Да не пьет он, не возводи ты напраслины, — защищала Михаила Васильевича тетя Поля. — Это ты — двухутробный…
— Так и поверил, так и поверил, — гнул свое Коля и снова покатывался со смеху. — «Доктор! Почему это у меня так? — изображал он председателя сельсовета. — Выпью рюмочку — поясница болит?» Рю-моч-ку… Ведро у него рюмочка. Пока ко рту подымет, в пояснице-то и хряснет.
— Не слушайте его, шалапута, — обращаясь к гостям, говорит, совсем потерявшись, тетя Поля. — Остерегается Михал Васильч, это правда.
Поняв, что сидящим за столом Коля стал в тягость, тетя Поля решительно его выпроваживает, и Коля, глянув на пустую бутылку, уходит.
— Беда с нонешними мужиками, просто беда. И глохчут, и глохчут эту водку… Никакого укороту нет, — загружая в топку уголь, говорит, будто сама с собой рассуждает, не обращая внимания на слушателей, тетя Поля. — И откуда такая страсть берется? С горя бы — так понять можно. Горе и есть горе. А тут… Мой-то, гляди как! И не заметила, как приохотился. На ноги подымались — понятия не имел. Все нажили — будто ось у телеги сломалась… А чего не жить-то теперь?! Баз — полный скотины. Деньги не переводятся. У дочки платьев — полный гардероб. Соплюха еще, а отказа не знает. Дошли до ручки, нечего сказать: сена на собственной легковой машине возим, от комбикорма кузов, вон, сгнил. Ну, я вам еще подкинула, а то за ночь выстынет. К морозцу, похоже, на улице. Как мы в этой хатенке жили уж и представить-то?.. Память у людей короткая стала. Что сегодня с утра было — еще куда ни шло — помним. А что вчера — где там!.. Ну, укладывайтесь, дорогие гостечки. В одной, правда, комнате, да, чай, не обидят тебя, Людушка. Мужики-то культурные.