За семью печатями
Шрифт:
К этому времени плановая работа была уже свернута, и начальник отправил людей по домам. У ритонов остались профессор М.Е. Массон, археолог Мершиев и двое молодых археологов, а вскоре приехали и реставраторы: Кононов из Ленинграда и Кирьянов из Москвы.
Началась выемка ритонов.
Прежде всего выяснилось, что нужен не желатин, а гипс. Найти его было нетрудно, но о каком-либо транспорте тогда не приходилось и думать. Доставка гипса в буквальном смысле слова легла на плечи самых молодых. А ведь нужно было не только тащить мешки с гипсом целый километр на плечах, но и уносить обратно в лагерь из Нисы тяжеленные гипсовые, насквозь сырые метровые блоки, внутри которых таилось вынутое из земли сокровище.
Работа шла
Работа продолжалась около месяца. Все это время, как на грех, лил дождь. В такую погоду археологи обычно прекращают полевую работу: берегут не столько себя, сколько хрупкую добычу. Но тут дело иное: оставлять в разрыхленной земле ритоны было слишком рискованно. А их не два, не пять, а десятки. И сколько этих десятков там, внизу, неизвестно. Лежали они тесно, навалом, и окапывать их приходилось прямо со сверхъестественными предосторожностями. Наконец, когда в руках археологов оказалось больше тридцати штук, а конца им не предвиделось, работу прекратили. Яму залили гипсом, а драгоценные блоки перевезли в Ташкент, за исключением нескольких, увезенных в Москву и Ленинград реставраторами.
Часть дела была сделана. Но далеко не самая большая, не самая трудная. Теперь предстояло реставрировать ритоны. А это значит снять гипс, разобрать весь растрескавшийся за много веков кубок по кусочкам и снова собрать, вер-нув ему форму, восстановив резьбу.
В Ташкенте реставрацией ритонов занялся Мершиев, а потом, научившись у него, продолжали дело и два друга — Вадим Массон и Искандер Баишев.
Что это был за труд, можно себе представить, если знать, что осколочков слоновой кости было в каждом ритоне до девятисот штук! И все они до единого должны были найти свое место, а то, чего не хватало, что рассыпалось в пыль, заменялось мастикой. Важнее всего было сохранить резьбу, потому что именно она должна была рассказать историкам и искусствоведам новое о Парфии.
В 1949 году были вынуты из раскопа оставшиеся ритоны, а в 1950 году реставрация была закончена.
И тут наступил последний этап работы, который продолжается и до сего времени, — изучение. Рано еще говорить о том, что открыли ученым ритоны. Но кое-что сказать можно.
Было ясно, что лежали они в земле Старой Нисы, сваленные в кучу кем-то, для кого ни сама слоновая кость, ни художественная резьба не представляли интереса. Очевидно, это были грабители, которые, содрав украшающие ритоны золото, серебро и драгоценные камни, свалили кубки в одной из разграбленных комнат. Осталась лишь одна серебряная фигура какого-то фантастического существа — нижняя часть ритона. На фризах сохранились овалы, в которые обычно вправлялись драгоценные или полудрагоценные камни. Они исчезли, а стеклышки, вставленные то здесь, то там, остались.
Ритоны могли служить кубками для вина на парадных пиршествах. Но еще вернее — для жертвенных возлияний во время религиозных праздников. Кто их делал? Греки? Парфяне? Это пока неизвестно.
Нижняя часть ритона представляет собой то грифона, то женщину, то быка с человеческим лицом, то самую реальную лошадь. Есть даже один слон. И все это надо разгадать, всему найти объяснение, за всем увидеть мысли, чувства, интересы и мастеров-художников и тех, для кого делались эти прекрасные кубки.
Культура, быт, верования, идеология — все это во все века отражалось в искусстве народов.
А сорок восемь ритонов из Старой Нисы — это поистине произведение искусства.
У КОЛЫБЕЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
А как же с удивительной находкой де Брейна, о которой мы упомянули в начале книги? Были ли слоны на Дону? Разгадала ли археология, достигнув зрелости, эту загадку своего детства?
Говорят, что во времена Бориса Годунова на одном из крутых мысов между оврагами в берегах Дона, южнее нынешнего города Воронежа, поселился человек по имени Константин. Теперь уже забылось, был ли он свирепым разбойником, суровым монахом или беглым холопом, которому московский воевода хуже государыни-пустыни, злее татарского Дикого Поля. Так или иначе, после его смерти тот мыс стали звать Костянтиновым яром.
Прошли годы. Память о человеке исчезла, а название места сохранилось: это бывает постоянно. «Острожек нарочито невелик», выстроенный возле яра, сохранил никому уже не понятное имя — Костенск. А когда и он запустел, деревушка, выросшая возле него, унаследовала это название: ее и поныне именуют Костенками. Впрочем, ничего нет туманней и сомнительней происхождения географических названий.
В самом конце XVII века в глухих придонских Костенках закипела жизнь. Царь Петр строил здесь азовскую флотилию. Тут-то через несколько лет и отыскал голландский художник де Брейн «слоновый зуб».
Де Брейн был любознателен и подвижен: в наши дни его назвали бы умелым репортером. Он записывал и зарисовывал в своих тетрадях: тут москвитянина в колпаке и в тулупе, там вид Воронежа, еще дальше — кисленькую ягоду «бруснитса, вид мелкой смородины», овощ «сяснок» или редкостное дерево «ассину». Он обо всем расспрашивал, всюду совал нос. Каждый может и сейчас познакомиться с его наблюдениями в солидном «томе», который спустя пятнадцать лет он издал в Голландии под характерным для того времени непомерно подробным заглавием:
«Путешествие
Корнелиуса де Брейна через
Московию в Персию и Ост-Индию.
Издание, обогащенное более чем 320 гравюрами, чрезвычайно любопытными,
изображающими наиболее прекрасные пейзажи этих стран,
их главнейшие города, различные одежды народов,
обитающих в сих дальних странах, животных, птиц,
рыб и необычайные растения, которые там имеются.