За семью печатями
Шрифт:
молвят овамо и семо: огорчает очень Мишу Чарлза Дарвина система».
Но таких огорченных «Миш», вельмож и отцов церкви, мракобесов и изуверов было много во всех концах света, и они сильны, на их стороне грубая сила, сила денег, сила косности. Мобилизовано все — от богословия до фальсифицированной науки. Чтобы противостоять этому бешеному напору, истине нужны новые факты, свежие находки. Официальная наука в лучшем случае отмалчивается. Правде приходится пробираться окольными путями, добывать настоящее знание чуть не украдкой.
В конце семидесятых годов Академия наук командирует в Костенки видного зоолога,
Эти смелые расчеты Костенки оправдали.
Мир, в котором жил и действовал ученый Поляков, был, на наш взгляд, прекурьезным миром. Вот с важной, высокой целью прибывает в глушь представитель первого научного учреждения страны, лицо, облеченное в некотором роде чрезвычайными полномочиями. На его удостоверениях и рекомендациях темнеют печати с двуглавыми орлами; в заголовках его документов стоят громкие слова: «Императорская академия наук», «его высокопревосходительство тайный советник, академик такой-то»... Казалось бы, такого гостя должны на руках носить. Но не тут-то было!
Каждая пядь земли в этих забытых богом Костенках кому-нибудь да принадлежит. От хозяина участка — купца третьей гильдии, кулака, акцизного чиновника или мещанина без определенных занятий — зависит: позволить копать эту землю или нет. А кому это, спрашивается, нужно, чтобы на его усадьбу пришли какие-то сторонние люди и начали рыться в земле? Да притом — зачем? Добро бы искать клад, золото; так нет, — для науки. Знаем мы эту науку!.. Покопают, покопают, да и выкопают чуму или холеру. Кости им, видите ли, старые понадобились...
Ну, и конец. Наука может отступить: торжествует священная собственность.
Помогла счастливая случайность: археолог Поляков оказался тонким дипломатом, а местный псаломщик Мануйлов был великим любителем меда и пчел. Дьячку Мануйлову очень нужен был новый омшаник (погреб для ульев) и как раз в том углу его сада, где земля хранила в себе много каких-то костей.
Но омшаник стоит дорого...
И вот посланец Академии наук лукаво берет на себя роль подрядчика по земляным работам. Чудесно: он соорудит дьячку вожделенный сарай, если тот позволит вырыть в своем саду достаточно глубокую яму.
Рано утром 16 июня 1879 года заступы взрезали росистую еще землю в садочке хозяйственного дьячка Мануйлова, а к вечеру Поляков, взволнованный до предела, в великом возбуждении выбрался из только что отрытого небольшого котлована. На его дне он увидел то, что, по его словам, произвело на него «неизгладимо глубокое, потрясающее впечатление». Вся глина была переполнена костями мамонта и их обломками, а вперемежку с ними — да, да, именно вперемежку! — лежали кремневые орудия, бесспорно изготовленные рукой доисторического человека. Одни кости были просто расколоты, другие обожжены на очаге, обгорели в пламени костра... наконец в третьих засели осколочки кремня, может быть, отколовшиеся от камня при обработке этой кости.
Сомнений больше быть не могло. Много тысячелетий назад здесь, на холмах, над Доном, обитали люди-мамонтоеды. Ни на шаг не отставая от клыкастых стад, они неустанно преследовали
Из первых же своих раскопов — они теперь представляются нам такими жалкими — Поляков за несколько дней извлек кости по меньшей мере десяти мамонтов. Так, спрашивается, сколько же умерщвленных людьми колоссов покоится подо всеми окрестными холмами?
Произошло событие примечательное: острый ум и умелые руки ученого превратили любопытную и непонятную могилу слонов над воронежским ручьем Покровским в вещь куда более удивительную — в богатейший музей далекого прошлого человечества. Но этим было положено только начало.
Иван Поляков развернул перед нами титульный лист удивительной книги прошлого — той, что сохранилась в воронежской земле. А затем ее захлопнули и не листали почти сорок лет. Почему? Как это ни странно, к концу XIX и началу XX века археология стала областью знания почти запретной. Так уж пошли дела в мире. В моду снова вошла библия; науку упорно тащили назад к ней. Хозяевам мира не требовалось что-либо менять в нем; овладев властью, они не собирались выпускать ее из рук. Они требовали научного обоснования очень простой мысли: все в мире было, остается и пребудет неизменным. Горько сказать, но многие ученые легко сдались перед этим требованием.
Были, конечно, честные исследователи, зоркие глаза, ясные умы. Может быть, их было даже большинство. Но от них остались нам лишь сетования и жалобы: лишенные средств, затравленные услужливыми шарлатанами, они не могли повести археологию вперед, и тем более там, где речь заходила о самом далеком прошлом.
Археология... Археологии бывают разные. Если ученый занимается неустанным сбором, бесконечной сортировкой древних посудин или кремневых осколков и не делает из всего этого никаких выводов, от него нет вреда, он безопасен. Если, роясь в земле, он добывает в ней только лишнее подтверждение давно известных истин, если его находки упорно твердят о том, что в Риме были цезари и рабы, в Египте — фараоны и рабы, в Ассирии — цари и рабы, это даже полезно: так было, так будет — известная мудрость властелинов. А вот если он спускается ниже, идет глубже, проникает в такое время, когда не было еще классового общества, дерзает подтверждать, будто все течет и меняется, будто одно общество может смениться другим, будто человек и на самом деле произошел от других животных — словом, если он обосновывает своей работой гибельные идеи революционеров науки, — это совсем другое. Запретить это! И запретили.
Понадобилась Октябрьская революция, чтобы хотя бы в нашей стране этот запрет был снят. Археология впервые получила право обнаруживать любые факты и делать из них все те выводы, которых требует наука. Никакой оглядки на древние сказки, ни малейшей уступки обветшалым теориям. Пусть в любом споре о прошлом древние вещи поднимаются из земли как самые нелицеприятные свидетели. Задача науки понять их рассказ, а не подделать, не приспособить его к каким-то идеям. А кроме того, археология получила и другое важное право: из полунауки-полузабавы самоотверженных чудаков она стала настоящей наукой, важной для всей страны, охраняющей памятники и исследующей их, уверенно расходующей на это большие, а порой огромные, но всегда необходимые средства.