За широкой улыбкой
Шрифт:
– И что ты от меня хочешь? Чтобы я разделась перед тобой и удовлетворила твое любопытство?
– Хорошее, конечно, предложение, но – нет, - шумный вздох. Черство, отчасти грубо: – Откуда вообще такие мысли? Я что тебе… предлагаю отдаться за эту папку? Я же сказал, что пошутил тогда – и причем неудачно. Всё? Вопрос решен?
Глаза в глаза. Напряженное молчание.
Но вдруг – разворот и, махнув в мою сторону рукой, - гаркнул:
– Короче, сама решай. Хоть шубу еще напяль, вон, - кивнул головой в сторону гардеробной, - выбирай!
…
Скрылся за дверью.
Вот с**ин сын. Да и сама я дура… чего припёрлась? Что делать – даже не знаю. Раздеться – чтобы поржали, или наплевать на всё – ноги в руки и домой? А вернее, вызвать такси – и в отделение, к Максу или в дежурку.
Черт дери, а!
Но…а если не врет, если есть что-то важное, полезное? Ради девушек, уже ушедших, и новых, которых спасем. Ради того, чтоб навеки засадить Евсеева и его подражателя…
Черт! Черт! ЧЕРТ!
Не мог же Еремов меня так обмануть, развести? Ведь ради чего? Ради унижения? Но что я такого мерзкого ему сделала? Тоже унизила? …тогда в автобусе?
Или что?
Или «мусора», «менты» - не люди, и за все измывательства над ними только честь и хвала?
Бред.
Решаюсь. Резво бросаюсь на выход. Через коридор к двери…
Буквально нос к носу. Молодой человек, по пояс замотанный в банное полотенце.
Узнала.
– Боря? – растеряно шепчу.
– О, Тамара! Красавица наша! – казалось, вполне искренне. – Чего еще одета? Там уже все заждались!
Похолодело, сжалось у меня всё внутри от страха.
Молчу, не знаю даже, что ответить. Лишь идиотически моргаю.
– Я это… - наконец-то набираюсь смелости нарушить тишину (ответить на его выжидание).
– Что? – заботливый взгляд в глаза, приблизился (на мой шепот).
– Ну, мне же нельзя… - пытаюсь сыграть на его чувствах.
Смеется, добро так, понимающе:
– Так ты и не парься. Так посидим, пообщаемся. Чай попьешь вместе с нами, да баранки погрызешь.
– Баранки? – удивилась я.
– Баранки, печенье, бутерброды, всё, что найдешь, - хохочет.
– Борь, - решаюсь на главное. – Вы и вправду нарыли что-то интересное на подражателя Евсеева? Или что?
Оглянулся на дверь, словно ища кого-то взглядом. И вновь глаза в глаза.
– А что, не показал?
– Кто, что?
– Ну, Гриша - папку. Там куча всего. Странно, как ваши не наткнулись на это. Хотя… чего это я? – ржет.
Кривлюсь недовольно.
Тут же пресек себя, завидев реакцию.
– Прости. Виноват. А подражатель он, или не подражатель, - вполне серьезно продолжил, - это уже вам искать, решать. Но то, что у них связь странная, то это точно.
– Связь?
– Да. Дела какие-то мутные. В общем, пробивать инфу надо, и не по одному пункту.
Замерла я, задумавшись.
Черти что.
И что теперь делать?
Подыграть? В рамках приличия, конечно. Но… продаться?
Мать т***!
– Борь, - вновь отваживаюсь, странным образом доверяя ему.
– Что?
Глубокий вдох для смелости. Прячу взгляд, стыдясь слов:
– Вы меня зовете туда, чтоб посмеяться, да?
– ЧЕГО? – невольно захохотал от удивления.
Не поднимая глаз:
– Ну как? Я же тоже – в каком-то смысле, мусор…
Откровенно заржал. Внезапно движение – и обнял, как-то по-братски, за плечи; притянул к себе – носом невольно уткнулась ему в грудь.
– Тамарочка, дурочка ты моя, - слегка закачал меня из стороны в сторону. – Как десять лет назад мы все тебя любили, так и сейчас, не смотря ни на что.
Обмерла я, огорошенная услышанным. Глаза выпучила, страшно даже вздохнуть.
– Так что, - продолжил, - не дури голову…
Отпускает, отстраняет от себя – несмело поддаюсь движению. Но взгляд поднять еще не решаюсь.
Не могу поверить своим ушам.
– Это я, дурак, тогда тебя не признал...
– В смысле? – сухо, едва слышно шепчу.
– Что?
– Любили… любите?
– А ты посмотри на свою мордашку, - кивает на меня. Ухмыляется. Схватил за подбородок и подвел голову вверх. Глаза в глаза. – Как такую не любить?
Взволнованно сглатываю ком неловкости.
– Да и потом, - продолжил, выпуская из хватки, - молодая, строгая, принципиальная, честная, смелая, справедливая: не милиционер, а картинка! Сказка! Светлый образ служителя правосудия! По-моему, там у каждого на тебя флагшток стоял. …прости за грубость.
Печально хмыкнула: старая песня, как и мелодия к ней. Скривилась я в горькой ухмылке.
– Да… Все вы так пели, - откровенничаю в ответ. – Все, пока ваше дело не попадало мне на стол. И тогда вместо любви до гроба – ненависть животная, желая шею скрутить. Мат, угрозы. Не раз били, не раз пытались изнасиловать. Хороши кавалеры – пока не мои.
Скривился, нервически сглотнув слюну:
– Прости…
– Да ладно, чего там? Не ты же…
Горько хмыкнул.
Ну да, ну да…
– Ладно, - вовремя вставил в жуткую паузу слово Борис. – Так ты идешь к нам, или что?
– А так не отдадите папку, нет? – коварно ухмыляюсь, прищурившись: конечно, и без того заранее зная ответ.
Пожал плечами (искренне). Кивнул в сторону дверей в «зал».
– Что сказал?
– Не отдаст.
– Ну, - виновато поджимает губы. – Хозяин-барин. Его инициатива, его усердия, его средства. А я сам, как-то не подумал об этом, не заморачивался. Прости…
– Да нормально всё, - понимающе смеюсь. – Куда там? Я и так… за прошлое еще не отблагодарила.
– Прошлое? – нахмурился.