За широкой улыбкой
Шрифт:
– Андрюха, Том, - позвал нас Фирсов, махнув рукой. – Идите сюда…
Быстро подчиняемся. Пробраться за ленту, замереть около девушки.
– Короче, всё – наши закончили. Давайте по-быстрому – и сворачиваемся.
Киваю головой.
Глубокий, шумный выдох делаю. Присесть рядом.
– Что, о приятном прошлом вспомнила? – съязвил «майор», опускаясь на корточки.
– Ищи, давай – гаркнула, едва сдерживая злость.
Взгляд около. И снова на девушку – измучена, изрезана, но следов сексуального насилия не видно. Не душили и не били. Исключительно
– В общем, - отзываюсь. – Похоже, очень похоже.
– Ну, так, старался ублюдок, - язвит Андрей.
– Но что-то не так…
– А ты-то помнишь!
Гневный взгляд в глаза гаду:
– Я-то - помню.
– Ага? А с Ерёмовым что? Выборочная амнезия?
– Харе грызться! – рявкнул на нас Фирсов и прикурил сигарету. – Время тикает. Народ ждет.
Встаю, снимаю резиновые перчатки.
Лихорадочно качаю головой.
– Нет, здесь что-то не так. Это не он.
– Че-го? – ржет с меня Грановский.
Но Макс как всегда серьезный. Выжидает, слушает, анализирует. Банальная, классическая тройка: я, Макс и Грановский. Но лишь так мы всегда могли чего-то умного, толкового, порой невероятного, достичь.
– И пусть всё бережно, аккуратно: по большому счету, как наш «перфекционист» любит. Но смотри: листок (какой тут?), – приглядываюсь лучше: – …ольхи вроде, на ней – раз.
– Может, упал на нее во-он с дерева, - на бум ткнул взглядом Андрюха. – Поди, не за минуту доехали…
– Нет. Он в грязи, смотри, - тычу пальцем. – А еще, - оборачиваюсь по сторонам, - здесь одни клены растут.
Присел, отодрал «улику» Грановский.
– И не только лист – по копеечке, а в итоге – от идеала невероятно далеко. А наш с***н сын никогда бы себе такого не позволил. Вот, к примеру, во-вторых…
– Подожди, - перебивает Андрей. – Ну, ты скидку то дай ему – поди, человек семь лет отмотал. Может, у него всё поменялось там в голове.
– Сомневаюсь, - злобно гаркаю.
– Не поменялось, - вмешивается Макс с задумчивым видом. Выпускает дым. – Я был у Колмыкина. Видел урода… На нем – всё как с иголочки. И это буквально сразу после тюрьмы. И сидел ровненько-ровненько, как по струнке. Этот крякнутый… еще на своей волне.
– Кстати, а еще раз… судебно-психиатрическую экспертизу по невменяемости?
Качает головой Фирсов.
– Сделаем.
– Хотя вот, смотри, - отдергивает нас словом Грановский. Тычет пальцем на рану. – Криво, да?
Радостно поддерживаю:
– Чуть-чуть, но да.
– А Евсеев… - загадочно ведет Андрей.
– Человеческий фактор, да и вообще, мало ли что могло, - недовольно бурчит Фирсов. – Вообще, если по уму, ребята, то на все это стоит смотреть, как впервые. Мы уже Евсеева совершенно не знаем. Где у него что дрожит, или какие предпочтения.
– Но
***
Встречает нас Колмыкин.
– Ну, что там? – бросает ему Фирсов.
– Да ничего. Утверждает, что у него алиби. Ждем результата экспертов по точному времени смерти девушки и заодно проверяем его версию. Ну, по сути, что тут? Сутки, парни, говорят?
– Да, она больше бы не выдержала, - тихо, расстроено прошептал Грановский.
– С-с*ка, - злобно гаркнул Макс и сплюнул вбок.
***
– Ну, что думаешь? – отозвался Фирсов, пропуская меня к себе в кабинет.
Оборачиваюсь:
– Ты о чем?
– О чем, о чем? – бурчит недовольно, стягивая с себя куртку. – Ребят приставить к дому?
Замерла я, перебирая все за и против.
Но миг – и качаю отрицательно головой:
– Нет. Не надо… Все равно это не поможет.
– И что теперь?
Пожимаю плечами.
– Сегодня домой, раз Евсеев у вас. А там…
– А там… опять в дежурке ночами, да?
– Ну, а что? – пристыжено улыбаюсь. – У тебя же дома жена…
Молча кивает головой, виновато поджав губы.
Шумный выдох, и признался:
– И у Грановского теперь тоже.
Обмерла я, округлив очи. Смеюсь.
– У этого придурка?
Поддается на мое настроение – улыбается в ответ:
– Ага. И вроде даже неплохую отхватил. Чай?
(замер с кружками около чайника)
– А? А, да… Чай.
– ---------------------------
Глава 4. Последний день
– ---------------------------
***
Свобода…
Странное понятие. И уже не раз перетертое великими умами.
А вот что оно значит для меня? И что оно несёт в себе?
Не без нашей помощи вот уже сколько людей ее лишились. Заслужено лишились.
(надеюсь и верю, что заслужено…)
А Евсеев… - это мой кат, мой судья. Мой обвинитель. И он куда «щедрее», чем прокурор: этот гад просит для меня пожизненно. Хотя, и не без его помощи, это – не так уж и много. Врачи дают максимум тридцатку лет? От нее отними восемь (и, кстати, в пору бы поблагодарить за это судьбу, ведь могло бы и того не быть) – получается не так уж и много. Приятная математика, верно?
Шумный вздох, сдувая щеки, словно лопнувший пузырь. Так и я теперь…
Он вышел – и ныне моя очередь отправляться в «заключение». Страх мне – за решетку, трусость – за вину.
Послать всё к чертовой матери и уехать? И плевать на слова Ерёмова?
Да я бы так и сделала! Непременно сделала. Ведь пулей-то меня особо не напугать.
Но вот Евсеев… и все те девушки, а тем более – новый труп. Тут… всё гораздо запутанней и весомее. Да, я боюсь его. Безмерно боюсь, но это же - не повод предавать невинных жертв?