За широкой улыбкой

Резниченко Ольга Александровна

Жизнь, свобода, безопасность, покой Еремова сейчас были куда важнее для меня, чем что-либо еще в этой жизни. Гриша вдохнул в меня жизнь, стал моей опорой, и без него я теперь - полный ноль: рассыплюсь, растаю, исчезну...

Еще минуты, еще безумие - и вдруг хлопнула дверь, щелчки замка. Резко всё стихло. До жути, до дрожи, до ужаса...

Мигом срываюсь с места - в коридор. Испугала Еремова - вздрогнул, обернувшись.

Молчит, взгляд отрешенный, лихорадочно пляшущий по сторонам.

–

Что случилось?
– тихо, неуверенно, дрожащим голосом, шепчу я.

Звонко вздохнул.

Глаза в глаза. Скривился:

– Ничего...

Прожевал эмоции, матерные слова.

Еще миг замешательства и, нервически сглотнув слюну, подался к гардеробу. Постучал по карманам совей куртки, нырнул в один из них: тотчас достал пачку сигарет, зажигалку.

И вновь шумный вздох, шаги в спальню.

Несмело провожу взглядом.

Грубые, аляповатые движения - застыл на балконе, в холоде, плотно закрыв за собой стеклянно-белое полотно.

Не решаюсь пойти следом.

Лишь к кровати шаги.

Присесть на край. Стереть с лица остатки слабости, привести себя в приличный вид - и, делая глубокие, жестким надрывом, вдохи, вытеснить из себя мерзкое малодушие.

Хватит трусости! ...ХВАТИТ!

Еще минуты - и наконец-то грохот, стук - отрылась дверь.

Движение ко мне ближе. Присел рядом. Взор пред собой. Безмолвствует.

И что теперь?

Робко поворачиваюсь к нему. Коротко, украдкой целую в плечо.

Невольно вздрогнул:

– Зай, не сейчас...
– немного качнулся в сторону, но не отодвинулся.

– Я могу чем-то помочь?
– несмело, взволнованно, вкрадчиво, заглядывая ему в очи. Доля секунды, дабы осознать услышанное - и тотчас обрушивает на меня взгляд. Пристальный, изучающий... Внезапно хмыкнул, рассмеялся.

Живо закинул мне на плечи руку и прижал к себе. Висок к виску...

– Балашова, ты моя Балашова...
– сдавленный, тревожный вздох. Секунды - и вновь обернулся: - Давай спать?

Игнорирую. Впервые... смелая и решительная.

Обняла, ухватила, утопила его лицо в своих ладонях. Глаза в глаза. С вызовом, с мольбою, с заговором...

(обмер, удивленный)

– Гриш...
– нервно сглотнула слюну, - не знаю, что у тебя там произошло... Но мы справимся. ...и я тебя не подведу.

Удивленно вздернул бровями.

Долгая, жгучая минута... рассуждений, сомнений, выводов - и наконец-то на его устах проступила улыбка. Сначала добрая, нежная, чистая, но еще миг - и враз всем этим завладело коварство... Угрожающий взгляд. Напористое движение - повалил меня на кровать, прибив собой сверху. Жадный, властный поцелуй в губы, шею, нарочно грубо, причиняя сладкую боль...

Неуверенно шепчу, пытаясь не уступать сему дерзкому настроению:

– А как же спать?
– паясничаю, играя, дразня, силюсь оттолкнуть его руки.

Но момент - и проник уже между бедер, вынуждая

обнять, обвиняться ногами вокруг поясницы - подчиняюсь.

– Гриш, ну...

Косой, быстрый взгляд мне в лицо, на мгновение прерывая свои пылкие ласки. Ядовитая ухмылка:

– Допи****лась? Теперь терпи...

***

Мерзкий, настырный звонок...

Черт, что хоть за день? Что за время суток?

Взгляд за окно – сумерки: познавательно…

Нехотя дотянуться до тумбы, взять телефон. Неизвестный номер.

Косой взгляд на Еремова – и принять вызов:

– Слушаю.

– Здоров, Балашова. Это Боря. Ерёма рядом?

– На. Тебя, - лениво протянула Грише трубку.

***

Не прошло и полчаса, как уже «двое из ларца», но разные с лица прискакали к нам в гости.

Закрылись в кухне. Недолгий, но важный, и опять на грани постоянного мата, разговор.

Жуткие, волнительные минуты... и вдруг движение, шорох в коридоре - зашел Григорий в зал. Обрушиваю взгляд на него, растерянного. Хмурюсь:

– Что не так?

Шумно вздыхает, шаги ближе.

Выхватывает пульт из моих рук и живо выключает телевизор.

Глаза в глаза. Страшно сделать даже вдох.

– Уехать надо. Сейчас. Не знаю на сколько, - мотает головой. – И ребят я своих с собой заберу – понадобятся. Прости.

Киваю, давая понять, что ничего страшного.

Мигом встаю с дивана - на выход в поисках своей одежды (кофта, куртка и прочее...).

– Забросим тебя сейчас в отделение, - учтиво продолжил Еремов.
– Пусть Фирсов присмотрит. А как только посвободнее станет, то сразу: или сам приеду, или пацанов пришлю, - кивнул головой в сторону молодых людей, - вон Борян с Блохой, если что, подскочат...

***

Высадили у родимого отделения.

Взглядом окинула я здание: только из коридора тусклый, медовый свет нарушает жуткую идиллию покоя. Темнота и дремота в окнах: воскресенье, поздний вечер берут свое.

Шумно, нервически вздыхает Еремов.

Смеюсь пристыжено:

– Гриш, не переживай. Если что - и Петрович присмотрит, тоже толковый мужик. Ничем не хуже твоего Фирсова...

– Моего Фирсова? – язвит, хитро щурясь, всматриваясь мне в глаза. Поддается невольно на настроение - улыбается.

Обнял за талию, притянул к себе.

– Ну, а чьего же? У вас сразу столько страсти… как только упомянуть имя одного пред другим.

Ухмыляется, качая в негодовании головой.

Но миг – и опять становиться серьезным:

– Береги себя. И жди меня. Я приеду за тобой.

– И ты береги себя… - едва слышно, тревожно шепчу я; робко тянулась к нему. Отвечает. Жадным, сладким, запойным поцелуем увлекает меня в дурман.

– Гриш! Еремов! Ерема! Ну, время же, ребята!
– не выдерживает Кузнецов.