За широкой улыбкой
Шрифт:
Отрывается вынужденно от меня мой герой. Облизался и печально поджал губы.
И снова нежная, добрая улыбка. Выпустил из хватки. Но вдруг движение – щелкнул мне по носу:
– Балашова, не балуйся. А то приеду – и выпорю. Жестко выпорю! Просто… дождись. Хорошо?
***
Следующие дни были сродни пыткам. Понедельник. Вторник. Среда.
Звонить я не решалась. Наверняка, уже и телефон новый купил, и симку туда старую вставил, однако… а что, если этот звонок будет не вовремя? Окажется роковым? Отвлеку в самый жуткий момент?
Нет. Черт, нет!
А потому и сижу, глупо медитирую на
***
Стук в дверь. Фирсов.
Пройтись без приглашения…
– Ты не хочешь поговорить?
– О чем? – невольно грублю то ли другу, то ли все еще «врагу».
– Ну, как?
– решается.
– О Евсееве, о брошюре, о мыслях, которые тебя посещают по этому поводу…
– И всё? – уверенное, смелое бросаю ему в глаза. – Только это? Евсеев? Не Еремов?
Ухмыльнулся, отвел взгляд на мгновение в сторону.
Еще шаги – присел в кресло, вальяжно развалившись. Забросил ногу на ногу.
– Ты всё равно ничего о нем не скажешь, - смеется едко.
– Не скажу, - язвлю в ответ. – Но все равно пришел за этим. Евсеев ни разу еще не заставлял тебя так резво примчаться ко мне, только если не новый труп. А нового трупа нет – иначе бы Грановский уже тарабанил в дверь. Да и Заболотный… пару приказов поспешно оформил бы.
– Ты что-то нарыла на него? – внезапно серьезным голосом проговорил Фирсов.
– На кого? – дерзко, отчасти удивленно.
– На Евсеева, - мигом вскочил на ноги. Шаги ближе, оперся руками на стол. – Ев-се-е-ва! – саркастически, мерно сплюнул мне в лицо, словно отраву. – Или ты забыла? Где и чем занимаешься...
– Не забыла, - рычу.
– Так что, нарыла? Есть что новое?
– Нету...
– пристыжено, виновато опускаю очи.
Ухмыльнулся едко, кивая головой. Выровнялся. Шаги в сторону.
– Конечно, б****, какое расследование?! Какие дела?!
– разъяренно замахал руками, - когда такой х** перед глазами маячит!
– Ты че, свихнулся? Что за наезды?!
– А что ты хотела?
– обмер. Неистовый взгляд мне в глаза: - Благословения?
Презрительно захохотал.
– Нет, подожди, - перебиваю я. Живо подрываюсь с места. Из последних сил держусь, чтоб не кинуться с кулаками на него от обиды.
– В чем я провинилась?! – бешено ору. – Конкретно, в чем моя вина?! А?!
– Да в том, - сплевывает мне желчь в лицо, - что я уже не знаю, КТО ТЫ, и можно ли тебе ДОВЕРЯТЬ!
Обомлела я, прозревшая.
Сухим, охриплым голосом:
– Даже так? Ну, и ладно…
– Что ладно?
– яростно.
– Ничего... Зато он защитит меня.
– Опаньки...
– обмер, словно после выстрела.
– Ох***ть! А мы здесь, с**а, чем все эти дни занимались?! Х** пинали? Или что? Или ты, б**** паршивая, уже забыла, как тут ночевала, как каждый из наших норовил подольше остаться на работе, и плевать на семьи, лишь перестраховать, проследить за тобой, овца?! Или как до этого, во время суда, да и после, споли всё ходили тебе вытирали?! Ну? Что молчишь? Где твой х** был? Дела свои проворачивал, да телок е**л? А как на складе после них тебя голую, без сознания нашли! Тоже забыла?! Молчишь? Молчи, тварь неблагодарная!
Пристальный, пронзающий взгляд, впивающийся в самую душу. Страшно моргнуть.
Закивал головою:
– Вот так всегда! Бабы, вы бабы: один раз х**м помаячили, лапши навешали - и сразу помчали следом! С*ка ты, Балашова. И срать ты хотела на своих. Свои стали
Трусливо опустила взгляд.
Тягучие, долгие мгновения тишины...
Неожиданно продолжил, но уже более сдержано:
– Я тебе последний шанс даю… Хоть что-то скажи в оправдание!
Болезненные, сумасбродные мысли, переворачивая все за и против в очередной, тысячный раз. И выпаливаю, осмеливаясь даже при этом взглянуть в глаза:
– Я его люблю, и я его не сдам.
– -------------------
Глава 18. Друзья
– -------------------
***
Благо четверг. Опять смена Петровича.
По-моему, он единственный, которому было глубоко все равно, с кем я связалась, и с кем теперь сплю.
– Вот почему так, Петрович? Почему? – не выдержала я уже, и с горя вызвала его на это безумное откровение.
Цыкнул зубом, дожевывая свой бутерброд.
– Почему? – рассмеялся. – А потому что… все мы одинаковы, как не назови. Различают только поступки: и то, что творит наш близкий, никак не значит, что мы такие же. Это – жизнь. Она многогранно жестока. В том числе, заставляет мириться с разными, порой даже мерзкими, недостатками дорогого сердцу человека. Вот у меня жена была. То ей было не так, то ей было не этак. Гуляла, бухала, что черт. А что я? Домосед, дурак. Из всего хобби – кроссворды да работа. Но я мирился. Мирился со всем, но и не значит, что я был таким же. Просто из всей череды... были такие дни, чаще всего это было воскресенье, когда мы собирались всей семьей на кухне... Она жарила котлеты, или еще что, а я читал газету. Дети бегали вокруг, доводили до бешенства. Но мы были счастливы. Безмерно счастливы, вопреки всем «но». Ведь не так важны вспышки чувств (а они бывают разные, и часто противоположные), как именно такие моменты определяли нашу жизнь. И это даже не я сам придумал. Нет - не помню, откуда взял. Но, кто бы сие не подметил, он был безмерно прав: ведь отними такие моменты – и я остался бы пустым. Возможно, тоже бы спился. Может, даже бомжом по миру пошел. У каждого свой крест – у меня вот такая жена. У тебя – сама знаешь… И потом, пути Господни неисповедимы. Может, не зря ты в его жизнь пришла, этого твоего… Гляди, одумается, свернет с гиблой дороги. Немногих, но все же любовь возвращала к жизни. А если за той чертовой личиной еще бьется сердце, как и твое, то почему бы не попытаться? Почему бы не спасти? Как тогда, когда тебя из морга живой обратно вернули. Чудо? Чудо. Вот и нечего на него нарекать. Какое оно есть, такое и есть. Даже если и губительное. Сделала выбор – дерзай. Тебе потом за него реветь и расплачиваться. Тебе, а не нам...
***
– Нарды, домино?
– Шахматы, - коварно ухмыляется старик. – Я как-то прослышал, что в свое время ты даже Фирсова обыграла!
Качаю головой, улыбаясь:
– И кто же вам такую байку-то сочинил?
– Грановский, - нахмурился.
Смеюсь тихо себе под нос:
– Ну, да ладно! – махаю рукой. – Расставляйте!
***
Не успела моя ладья отрезать короля, как вдруг скрипнула дверь. Кто-то вошел в здание.
Напрягся Петрович.