За синим морем
Шрифт:
Но однажды в публичном доме
Он почувствовал в сердце боль,
И нечаянно взял да и помер
Золотых рудников король.
Был зарыт он осенней порою.
Частый дождь барабанил в гроб.
И не золотом — глиной сырою
Завалил его землекоп!
*
Тут лежит..
Но здесь не место одам!
Тот лежит, кто воевал с народом.
Кто строчил приказы в злые годы,
Без еды и сна припав к столу,
Чтоб не стало
Чтоб народ повергнуть в кабалу.
В Белом доме он давал советы
И кривил лицо, готовый к злу,
Чтобы всех трудящихся на свете
Навсегда повергнуть в кабалу.
Был ли он сенатор — я не знаю,
Но на правду возводил хулу,
Чтоб людей Европы и Китая
Навсегда повергнуть в кабалу.
Бился против мира труда.
Люди скажут — нет! А этот—да!
За свободу борется весь свет.
Люди скажут — да! А этот — нет!
Но однажды, почернев от злобы,
Он скончался под великий пост.
И пространство каменного гроба
В самый раз пришлось ему под рост.
*
Хватит про тех, чьи зарытые кости
Тлеют в могилах, пусты и легки.
Жаль, что не все подлецы на погосте —
У мертвецов еще есть двойники.
Им ненавистна борьба коммунистов,
Войны и рабство нужны для дельцов, —
Смотрят с английских холмов каменистых
Черчилля взглядом глаза мертвецов.
Кормят титовских бандитов, лелея
Всех, кто измену и подлость таит.
Лгут и кривляются на ассамблее,
Там — где Вышинский за правду стоит.
Злобой и желчью налиты до края,
Подлое дело поддержат везде.
Танки везут отщепенцам Китая
Против дивизий Мао и Чжу Дэ.
Видя мой край, молодой и свободный,
Козни плетут и клевещут, лжецы!
Прокляты мирной семьею народов,
Жизнь отвергают они, мертвецы.
Их возмущают права человека,
Грязью и тленом полны их дворцы.
Так в середине двадцатого века
Капитализма живут мертвецы.
ПЕСНЯ ПРО СТЯГ
Шили красный стяг в ночи,
При мерцании свечи,
Чтоб о том на шахте темной
Не узнали палачи.
Молот вышили огромный,
Чтоб звенел по всей планете,
Чтоб росли, не зная гнета,
Внуки вольные и дети.
Рисовали серп — и лица
Расцвели: хорош на диво.
Пусть гуляет по пшенице
На американских нивах!
И древко нашлось из клена,
Чтобы веял стяг по ветру,
Здесь, над юностью зеленой,
Словно там, в Стране Советов!
Шла у них работа споро.
Красный
Где? — Полиция не знает.
Знают лишь одни шахтеры!
Шили красный стяг в ночи,
Прц мерцании свечи,
Чтоб о том на шахте темной
Не узнали палачи.
ПЕСНЯ МАТЕРИ
Лишь утро мглу ночную
Разгонит у дверей,
Мать в Гарлеме, тоскуя,
Ждет милых сыновей.
Двух кучерявых, боевых,
Двух белозубых, молодых,
Ждет милых сыновей.
Один погиб в Европе, —
Он в танковом бою
В обугленном окопе
Смерть повстречал свою.
И, вспомнив мать родную,
Не мог дать вести ей...
Мать в Гарлеме, тоскуя,
Ждет милых сыновей.
Двух кучерявых, боевых,
Двух белозубых, молодых,
Ждет милых сыновей.
Другой был коммунистом, —
Искал, свои права.
В раздолье, в поле чистом
Уж не шумит трава.
Он крикнул : — Не загубит
Зло правду, палачи ! —
На меднолистом дубе
Линчеванный в ночи.
Но смотрит в даль глухую —
День за день у дверей —
Мать в Гарлеме, тоскуя,
Ждет милых сыновей.
Двух кучерявых, боевых,
Двух белозубых, молодых,
Ждет милых сыновей.
* * *
Это вечно буду помнить, —
Это было ясным днем,
Это было на Гудзоне,
На материке чужом.
Шли рабочие предместья
Грозной поступью колонн;
Демонстранты пели песни,
Ввысь подняв кумач знамен.
Шли и матери и дети.
Синеглаза и бела,
Девочка, как вешний цветик,
На плече отца была.
С плеском в берег бились воды,
Волны — в пламени лучей.
Даже статуя Свободы
Засмотрелась на людей.
Так и шли б они лавиной
С песнями, за рядом ряд.
Да наперерез в машинах
Вдруг полиции отряд,
Чтоб дорогу взять охватом,
Демонстрантов разогнать...
Загремели автоматы —
Залп... огонь... и залп опять.
Старики кричат и дети.
Дочь отец спасти не мог, —
Пала девочка, как цветик
Окровавленный, у ног...
Это вечно буду помнить, —
Это было черным днем,
Это было на Гудзоне,
На материке чужом.
В ЛИФТЕ
Лифт на этаж поднимает любой
Утром, и в полдень, и поздней порой.
Входишь ли ночью, иль спозаранку —
Свет в нем не ярок, но и не слаб.
Встретит с приветом тебя негритянка,