За строкой приговора…
Шрифт:
А где его место? И есть ли оно вообще…
Володя лбом прижался к поручням вагона.
— Мальчик, а мальчик, садись, останешься!
Володя посмотрел непонимающими глазами на седого благообразного проводника. Ах, да, очевидно, он принял его за сына кого-то из пассажиров.
Ещё не сознавая, что делает, Володя поднялся по ступенькам в вагон. Свисток. Лязгнули буфера. Поезд тронулся.
Постояв на площадке, он прошёл в вагон, который оказался общим. Проход был забит вещами. Группа матросов
Было поздно. Вагонный шум затихал. Володя уснул. Проснулся он от того, что кто-то дёргал его за ногу.
— Молодой человек, ты чей будешь?
— Ничей.
— Билет у тебя есть?
Володя молчал.
— Заяц, значит. А ну слазь! Давай, давай! Понапускали здесь всяких, а потом удивляются, куда вещи пропадают. Проводник!
Володя кувырком слетел с полки и сразу же попал в объятия рыжего мужчины.
— Ну, ну, торопыга! Постой. Вот до станции доедем — в милицию сдадим.
На первой же остановке его действительно повели в отделение милиции. Вёл его проводник, а сзади шла женщина, та самая, которая первая его заметила, и на ходу рассказывала любопытным:
— Поднимаюсь за кошёлкой… Батюшки! Он уже возле неё. И хитрый какой: спящим притворяется, носом даже посвистывает. Хорошо, что успела, а то бы поминай как звали. Из молодых, да ранний! И откуда только такие берутся! Воспитывают их, воспитывают, а они только и думают, как бы своровать что-нибудь. В милиции его проучат! Не посмотрят, что малолеток. Там знают…
Но что в милиции «знают», она досказать не успела. Володя вырвал руку и, боком проскочив мимо двух женщин, бросился в здание вокзала.
— Держи! Держи!
Он выскочил в коридор и лицом к лицу столкнулся с франтовато одетым парнем, над губой которого чернела узкая полоска усиков. Тот мгновенно схватил его за плечи и втолкнул в дверь комнаты, которая находилась за его спиной.
— Тише, шкет! Зацапают…
Володя стих. У самых дверей послышался топот ног и громкий разговор.
— Мальчишка здесь не пробегал?
— Нет. А что, стащил что-нибудь?
Когда шаги стали удаляться, парень открыл дверь и сказал:
— Со мной пойдёшь.
Так Володя познакомился с вором-рецидивистом Сашкой Силой.
Новый знакомый жил на окраине города в маленьком домике, где снимал комнату у владелицы дома Марьи Гавриловны, которая работала санитаркой в фабричной больнице. Марья Гавриловна часто дежурила, и в эти дни квартирант чувствовал себя здесь полным хозяином.
— Мой младший брат. Приехал погостить, — представил он Володю хозяйке.
— Пока поселится со мной. Не возражаете?
Нет, Марья Гавриловна не возражала. Жил один —
Она достала из заваленного всяким старьём чулана раскладушку и передала её квартиранту.
— Вот. Для брата. Одеяло дать?
— А как же, мамаша. И одеяло, и матрасик… — И, обернувшись к Володе, сказал: — Мамаша — человек, мать родная, а не мамаша. Я у ней заместо сына. В общем, устраивайся, мамаша заботу проявит, а я — в город. Делишки кой-какие…
Пришёл Сашка только под вечер. Плотно прикрыл дверь. Оглядел щуплую фигуру подростка, усмехнулся.
— Жирка не набрал… Чего нет, того не имеется. Ну, выкладывай.
— Что? — не понял Володя.
— Что за пазухой: анкетку, биографию, заявление о приёме на работу… Поездушник?
— Не понимаю…
Сашка провёл пальцами по тонкой линии усиков, тихо свистнул.
— Э-э! Совсем зелёный! Дерьмо гусиное! — Он был явно разочарован. — По первой? Ну ладно. Так не так, а перетакивать не будешь. Стаж — дело наживное. А теперь храпанем. Завтра поговорим.
Он сбросил пиджак, сдёрнул сорочку. На его голых мускулистых руках загримасничали вытатуированные женщины с рыбьими хвостами, якоря, сердца, пронзённые стрелами. На предплечье было написано: «Не забуду мать родную».
— Вы моряк?
— Вроде того.
Он подкинул в печь несколько поленьев и, смотря на огонь, задумчиво сказал:
— Хорошо. А в Воркуте сейчас под тридцать. Слыхал про Воркуту? «Воркута, Воркута, южная планета. Двенадцать месяцев — зима, остальное — лето».
— Вы к родным туда приезжали?
— А как же, к родичам. У меня вкруг родня, а в особь на севере. И родня, и кореша…
Сашка свалился на постель, натянул на голову одеяло и мгновенно захрапел.
Днём Сашка пропадал. Приходил только вечером или поздно ночью. Иногда к нему приходили гости.
Входя, гости подозрительно оглядывались, здоровались, перебрасывались с хозяином какими-то непонятными словами. Часто спорили, ругались, пили водку, распевали воровские песни. Почти всегда запевалой был Сашка. Пел он любовно, вполголоса, что называется «со слезой».
Однажды пришёл Колька Сухотин, которого Володя знал раньше. Ему было лет семнадцать, но Володя слышал, что он уже дважды судим за воровство. Год назад он несколько месяцев работал на комбинате. «Золотые руки. И голова какая ни на есть имеется, — говорил о нем начальник столярного цеха Коспянский. — Но вот беда: привык к лёгкой жизни… А потом Колька ушёл из посёлка, „захватив“ с собой пятьсот рублей из профсоюзной кассы.
— Ты как здесь? — поразился Колька, увидев Володю, и что-то зашептал на ухо Сашке. Тот понимающе кивнул головой и разлил водку по стаканам. Один из них он подвинул Володе.