За все в ответе
Шрифт:
К р у п с к а я. Не надо забывать об общественной стороне этого «стакана», а то получится дичее дикого. Питье воды дело, в конце концов, действительно индивидуальное. Но в любви участвуют двое, а возникает новая, третья жизнь. Ее-то со счетов не сбросишь.
Л е н и н. Нет-нет, все это не имеет ничего общего со свободой в любви, как мы, коммунисты, ее понимаем.
Ц е т к и н. Геноссе Ленин, а как мы, коммунисты, понимаем свободу в любви?
Л е н и н. Жалко, нет с нами Инессы Федоровны. У нас с ней в пятнадцатом году, когда она писала брошюру по этому вопросу, была жаркая дискуссия.
Ц е т к и н. А где товарищ Арманд?
Л е н и н. Мы ее выгнали из Москвы в Кисловодск. Поехала отдыхать с сыном. (В зал.) Никто из них не знал, что именно в этот момент над полями и лесами России по телеграфным проводам летела
Ц е т к и н. Геноссе Ленин, а как мы, коммунисты, понимаем свободу в любви?
Л е н и н (размышляя). Во всяком случае, это не свобода от серьезного в любви. И не свобода адюльтера. Очевидно, это свобода от материальных, финансовых расчетов в деле любви… От материальных забот… От религиозных предрассудков… От предрассудков общества… От запрета папаши… Это свобода от насильственных уз закона, суда и полиции… Это полная независимость человека, возможность в любой момент сказать «нет»… И так далее, тут много оттенков. Инесса кое в чем спорила со мной. Она мне написала, что даже мимолетная страсть и связь поэтичнее и чище, чем поцелуй без любви пошлых и пошленьких супругов.
Ц е т к и н. А разве не так?
Л е н и н. Мне всегда казалось с точки зрения логики, что поцелуям без любви надо противопоставлять поцелуи с любовью. Пошлому и грязному браку без любви — брак с любовью. А что касается мимолетной связи-страсти, то и она может быть абсолютно чистой, а может быть и грязной.
Ц е т к и н (удивленно). Мимолетная связь-страсть?..
К р у п с к а я. А разве в жизни так не бывает, Клара? Не признавать того, что есть…
Ц е т к и н. Да, наверно, вы правы. Какие сложные вопросы, как легко запутаться и получить справедливые обвинения в ханжестве. Черт возьми, черт возьми, я собой ужасно недовольна!
У л ь я н о в а. На этой дискуссии тоже напутали порядочно. На одной чаше весов у них — пролетарка, ведущая беспорядочную половую жизнь, а на другой — буржуазка, которая ни с кем не встречается, так как выискивает богатого жениха. Весь вечер выясняли, кто хуже.
Л е н и н. Обе девушки, к сожалению, на одной чаше весов, обе хуже. Мне кажется, что в половой жизни проявляется не только данное природой, но и привнесенное культурой человека, и тогда или все возвышенно, или все низко… Или вам нужны Пушкин и Толстой, или вас вполне устроит бульварный романчик и пошлый анекдот. Да-да, вот где гвоздь — культура! Культура! Иного пути нет. (Помолчав.) Сегодня у нас миллион проблем. Кому-то все кажется черным и безысходным. Но мы умеем мечтать! Вот увидите, мы еще потрясем мир своими успехами, и в культуре тоже!
Звонок телефона в коридоре. У л ь я н о в а выходит.
Ц е т к и н. Геноссе Ленин, вы мечтатель, фантазер! Нет-нет, фантаст!
Л е н и н. Конечно, фантазер, Клара! Откуда же было в такой стране начать революцию без фантазеров? Мы победим, Клара, хочется верить, вот увидите! И вот тогда, чтобы верно понять и оценить, что сделали большевики с Россией, хотелось бы, чтобы мы почаще оглядывались назад и вспоминали этот голодный и холодный двадцатый год. (Улыбнувшись.) «Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе…» Ничего, Клара, не унывайте, пусть в каких-то вопросах мы останемся стариками,
У л ь я н о в а (появляется в дверях). Володя, тебя Рига.
Л е н и н. Простите. (Быстро выходит.)
К р у п с к а я. Клара, хотите чаю?
Ц е т к и н. Нет, спасибо. Все-таки поразительно точно сказал о нем Джон Рид: «Необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту».
Возвращается Л е н и н. Он угрюм, сосредоточен.
Л е н и н. Новые польские условия мира.
К р у п с к а я. Тяжелые?
Л е н и н. Благоприятные — для Польши и очень тяжелые — для нас.
Ц е т к и н. Что же вы решили?
Л е н и н. Решать будет ЦК. Думаю, что все будет очень не просто и мне придется выдержать жесточайший бой с товарищами, как во времена Бреста. Мы, конечно, могли бы эту зиму продержаться. Но… но… У нас ведь еще Врангель. Есть много соображений и вопросов, но один главный: можем ли мы без самой крайней нужды обречь русский народ на ужасы и страдания еще одной зимней кампании? Наши люди столько вынесли лишений, столько терпели — ведь воюем с четырнадцатого года! — и снова на фронт? Снова голодать, замерзать, погибать в немом отчаянии? Нет, мысль об ужасах войны мне невыносима…
«СЛАВА ПАВШИМ В ВЕЛИКОЙ БОРЬБЕ! ДА БУДЕТ ИХ ДЕЛО — ДЕЛОМ ЖИВУЩИХ!»
«Московский комитет Российского Коммунистического Союза молодежи с величайшей печалью и скорбью извещает членов Союза, сочувствующих и весь цивилизованный мир о смерти после тяжелого фронтового ранения от преступной руки белобандита одного из основателей московской организации РКСМ, нашего друга и товарища Анатолия Перова на двадцать первом году его жизни».
«Вот и оборвалась на самой высокой ноте жизненная песня Толи Перова.
Его любимыми словами, его жизненным кредо была фраза Александра Ульянова, сказанная им на процессе народовольцев: «Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько горячо чувствуют несчастье своей Родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело». Одним из первых, несмотря на тяжелый недуг, Анатолий взялся за винтовку, и ни партийная организация, ни Союз молодежи не смогли удержать его от фронта.
Анатолий ненавидел войну. Мягкий по натуре, он любил строительную работу. Толя мог бы быть филологом, ученым, поэтом. Враги пролетариата заставили его быть солдатом. В жертву Великой революции принес Союз молодежи своего передовика.
Поклянемся же, товарищи, светлой памятью нашего Анатолия превратить в действительность лучистую мечту его: построить новый мир, где не будет кровавых призраков войны, не будет ненависти, где люди станут братьями.
Мы осиротели.
Я тебя никогда не забуду.
Прощай.
Ася».
Не выдержат ребята с гитарами, зазвучит «Реквием».
«Цепь потрясений, радостей, невзгод, Звезда Полынь и страсти песнопенье… Кровавой марлей застилает год Наипоследний, двадцать первый, зренье. Цепь испытаний, праздников, утрат, Созвездья памяти над волнами пожарищ… Твердь реквиема — смерть. Прощай же, брат! Медь смерти — реквием. Прощай, товарищ!» [5]5
Стихи С. Бобкова.