За все в ответе

Гельман Александр

ПЕТЮНЯ.

РАБОЧИЕ СТРОИТЕЛЬСТВА ГИДРОСТАНЦИИ.

Действие происходит в Сибири.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Когда в зале еще темно, волнами накатывается музыка. В ней слышится жизнь Марии Одинцовой: ее тревога за счастье человеческое, спор с самой собой, битва за все лучшее в людях, которых она щедро одарила своей любовью.

Из летнего времени этой пьесы появляется Г а л ь к а, смуглая, черноглазая девчонка.

Г а л ь к а (поет).

«Смотрела

нам смерть фронтовая, лихая в глаза… Но мы не сдавались, сражались, не труся. Потом, весь израненный, наш командир приказал: — Отдайте, ребята, отдайте патроны Марусе. Мы — в ранах, в бреду, а противник пойдет поутру… Одна лишь она среди нас семерых сохранилась. Ее берегли мы, как дочь, как родную сестру, Теперь и она нам в решительный вас пригодилась».

Нарастающая волна музыки как бы смывает со сцены Г а л ь к у.

Появляется М и р о н о в.

М и р о н о в. Знаете вы, что такое сибирская дорога в феврале? Как ревела пурга в ту ночь! Снежное море без берега. Вот-вот перевернется мой двадцатипятитонный самосвал, «четвертак». Мотор отказал. Бился я и так и этак — молчит, не заводится. Загораю… Был я одет, конечно, по-зимнему, да что там!.. (Надевает шапку-ушанку, полушубок.) Мороз кости пересчитывал. Все, замерзаю… Здесь и могилка моя — в оледеневшей кабине. Смотрю — фары. Прет через снежные завалы газик-вездеход. А за рулем — женщина. Однако повозилась минут десять — и запустила мотор, ожил мой «четвертак»!..

Музыка сибирской пурги заглушила голос Миронова.

Затем на левую половину сцены выходят те, кто будет играть случайных обитателей дорожного шоферского барака. А р т и с т ы выносят стол, табуретки, железную печку. Ставят на стол бутылку с водкой, стаканы, закуску. В тот момент, когда музыка пурги, стихает, слышится гитара.

За столом д в а ш о ф е р а и Л ю б и м З у й к о в. Он бледнолиц, строен, волосы с проседью.

П е р в ы й ш о ф е р. Из дома ой давно… Жена соскучится!

В т о р о й ш о ф е р. Какая соскучится, а какая…

П е р в ы й ш о ф е р. И наш брат — не ангел.

Л ю б и м (слушает гитару). Тише! Сейчас Егор петь будет. Обрушит на нас лавину своей души.

В т о р о й ш о ф е р. Да ну там!

Л ю б и м. Молчи, дитя цивилизации.

Входят М а р и я О д и н ц о в а и М и р о н о в. Последний громко откашливается, сбивая снег с валенок. Любим с неприязнью оглядывает вошедших.

М а р и я. Привет.

В т о р о й ш о ф е р. Хо-хо! Обратный пол!

П е р в ы й ш о ф е р. Давай, красотуля, к нашему столу, погрей душу.

В т о р о й ш о ф е р. Где подцепил такую, Миронов?

М и р о н о в. Выручила она меня. Спасла, можно сказать. (Легонько подтолкнул вперед Марию.) Маруся, ты проходи, вон там в уголочке вроде бы свободней.

В т о р о й ш о ф е р. Тут нары есть, прогоним одного-двух, уложим тебя с нею. А может, и нас кого не отпихнет! (Захохотал.)

М и р о н о в. Как бы тебе этими шуточками не подавиться.

Мария

прошла вперед, в угол, сняла полушубок и села на пол. Когда свет падает на ее лицо, оно, полузакрытое шапкой-ушанкой и воротником жакета, усталое, бледное, с потрескавшимися на морозе губами, кажется грубоватым.

Л ю б и м. Источник всех бед человечества — женщина. В самый неподходящий момент она напоминает нам, что мы — мужчины. И разражаются мировые катастрофы. (Уходит с первым шофером в затемненную часть барака, откуда доносится тихий голос гитары.)

Второй шофер устраивается на полу.

М и р о н о в (присел рядом с Марией). Эх, Сибирь-матушка, резкая страна… Это ж вообразить, а? Я коченею под пургой, а Полинка моя ужинает с детишками, телевизор смотрит… Маруся, а у тебя семья есть?

М а р и я (закуривает). Есть. Мать и сестра…

М и р о н о в. Сколько ж тебе лет?

М а р и я. Двадцать восемь.

М и р о н о в. Ты что ж, начальника возишь?

М а р и я. Ну.

М и р о н о в. Большого?

М а р и я. Так себе, районного масштаба. Как заработок?

М и р о н о в. Рублей триста наматываю. Теперь-то хорошо… Жена при деле, детишки учатся. Мы — из Архангельской области. А когда ГЭС построим? Куда податься? Прижился я тут. А работы не будет.

М а р и я. Будет.

М и р о н о в. Тебе-то будет. Начальник твой, однако, останется.

М а р и я. Неизвестно.

М и р о н о в. Другого будешь возить. Ладно, спи.

Затихает барак. Притих и Миронов. В полутьме громче зазвенела гитара. Мужской голос поет:

«Мальчишка бежал, руками махал. — Я летучий, я летучий! — Он победно кричал. Его сердце рвалось в голубые края… Отзовись, мое детство, Это я, это я! Это я пролетаю над хмурой тайгой, Ухватился за беличий хвост голубой. Это я комаром над болотом пищу: — Я летучий, я летучий, Я счастье ищу… Вертолет, не кружи, не шуми надо мной, Над моею могилой в траве голубой, Я устал, я упал, нету сил у меня, Чтоб взметнуть над тайгой Красный парус огня. Мама, мама, бессмертная совесть моя… — Я летучий, я летучий! Прости, это — я…»