За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье

Ильинский Юрий Борисович

Все произошло мгновенно — к саням метнулась серая тень, клацнули челюсти, перепуганная лошадь взвилась на дыбы, помчалась бешеным наметом. Кошевка, подпрыгнув на ухабе, опрокинулась, сухо чмокнув, лопнули постромки, и обезумевшая лошадь, преследуемая десятком зверей, умчалась, оставив нас лежать на лесной дороге. Падая, я ударился коленом о ледяной бугорок и от боли чуть не потерял сознание. Летчик тоже сильно ушибся, ругаясь на чем свет стоит, он помог мне подняться. Нога болела отчаянно, стиснув зубы, я опустился на придорожный пень.

— Совсем

обнаглели волки! Что теперь с лошадью будет? — сокрушался Саша. Я подумал, что, скорее всего, от незадачливой лошадки останутся рожки да ножки, но расстраивать товарища не стал.

— Идти, значит, не можешь? Не робей, я тебя донесу, силенкой, слава Богу, не обижен, — сказал Сашка. — Доберемся до ближайшей деревни, там что-нибудь придумаем.

Из-за темного частокола молодого ельника донесся унылый вой, к невидимому солисту присоединились и другие голоса, пара волков выбежала на дорогу.

— Вот они! — крикнул Саша. Показавшиеся на дороге волки тотчас исчезли, но вдали промелькнуло еще несколько зверей. Создавалось впечатление, что их немало. — Похоже, они сегодня не ужинали.

— А возможно, не обедали и не завтракали. Не исключено, что мы им кажемся довольно аппетитными.

Постепенно волки осмелели, вышли из кустов, расселись поодаль, зажав нас в полукольцо. Судя по их поведению, оставлять нас в покое они не собирались.

— Нужно самим на них напасть, — предложил Саша. — Зря, выходит, ружьишко не взяли — срезал бы я сейчас вон того, крайнего.

Наши голоса подействовали на волков возбуждающе, шерсть на загривках поднялась дыбом, узкие морды хищно оскалились. Саша закричал во все горло, замахнулся на ближайшего волка, стая подалась назад, но вскоре заняла прежнюю позицию. Волки по непонятным причинам медлили, казалось, ждали сигнала к атаке.

— Видят, паршивцы, что мы без оружия. — Саша вытер взмокший лоб. — Что ж, придется какое-то время провести в «приятном» обществе.

— Утром, быть может, они уберутся.

— Я ждать до утра не собираюсь. — Подобрав на обочине дороги какую-то палку, Саша пошел прямо на волков. Серые тени задвигались, внезапно от стаи отделился большой волк и кинулся на летчика. Забыв об ушибленном колене, я поспешил на помощь товарищу, впрочем, поспешил — не то слово, подковылял к нему. Саше удалось увернуться; лязгнув зубами, зверь вспорол ему полушубок и отскочил в сторону так быстро, что Саша не успел его ударить. Дело идет к развязке, нужно спешить.

— Спички есть? Разводи костер. Быстро!

Саша повеселел — огонь отпугнет волков, огня все звери боятся. Хворост разгорался медленно, спички гасли, обжигая пальцы, Саша ругался вполголоса. Волки не спускали с нас настороженных глаз. Тощая волчица подняла морду к небу, полился тоскливый вой.

Наконец вспыхнуло яркое пламя, костер разгорелся, над ним колыхнулось облачко дыма.

— Тащи побольше хвороста, Сашка!

Летчика упрашивать не пришлось, подхлестываемый страхом, он развел такой огонь, что пламя могло перекинуться на стоящие рядом деревья. И чем ярче вспыхивало пламя, чем больше разгорался костер, тем дальше отходили волки. Обрадованный Сашка вложил в рот замерзшие пальцы и свистнул на весь лес.

Резкий свист подействовал на волчий арьергард как заряд дроби — звери бросились наутек.

— Го-го-го! — заорал Сашка. — Ату их!

Ночью грянул мороз, заклубился молочно-белый воздух. У костра приходилось все время вертеться, подставляя огню то спину, то бок. Нога моя все еще ныла, кружилась голова, клонило ко сну. Покосившись на меня, Саша раскидал горящие ветки.

— Надо костер передвинуть.

— Зачем?

— Скоро поймешь.

Затоптав огонь, Саша еловой лапой старательно смел тлеющие угли, разжег костер на новом месте.

— Ложись сюда. Согреешься.

Я улегся на то место, где минуту назад пылал костер. Тепло, отданное костром земле, живительной влагой вливалось в мое тело. Казалось, что я лежу на широкой русской печке, неведомым образом очутившейся здесь, в лесу. Я задремал.

— Юрец, а Юрец! Спишь?

— Что? Волки?

— Не… Знал бы ты, какая это девушка! Какие письма мне на фронт писала!

Вот бесшабашный парень! Лес, мороз, темень, кругом голодное зверье, неизвестно, что с нами будет, а он…

— Значит, любит.

— Любит! — Сашка вскочил. — Она меня любит! Слышите вы, сволочи! Любит!

Выхватив из кострища две пылающих головни, Сашка побежал к ельнику, в котором укрылись волки, потрясая рассыпающими искры головнями, как факелами, вломился в ельник, перепуганные звери бросились наутек, вслед им полетели головни.

Брезжил рассвет.

Утром на дороге показался крестьянский обоз, Сашка выскочил наперерез, замахал руками. Степенные мужички, слушая нас, только ахали:

— Неужто всю ночь оборонялись? До чего же обнаглело зверье!

— Еще как обнаглело! Лошадку нашу угнали, до сих пор небось отдышаться не может. Ищи ее теперь по всей степи. Да и нас могли покусать.

— Покусать?! В лапшу порвали б запросто! Легко вы, ребята, отделались. А с кобылкой своей можете проститься, ей, горемыке, от волков не уйти.

Нас усадили в розвальни на солому, обоз тронулся, заскрипели полозья. Когда лес остался позади, пегобородый старик в потертой солдатской ушанке указал кнутовищем на нечто бесформенное, черневшее в стороне от дороги. Мы сошли с саней: на истоптанном снегу — множество волчьих следов, порванная сбруя, какие-то бурые клочья, чуть дальше валяется на боку кошевка, а рядом — припорошенное снежком то, что осталось от нашей лошадки.

— С волками не шуткуйте, ребята, — видите, что делают! Извести бы разбойников под корень, да как? Охотников-то в деревнях не осталось, а которые на войне уцелели, еще дослуживают в армии.

— Изведем, дедуля, дай срок. — Расстроенный Сашка собрал изгрызенную острыми зубами упряжь.

— Эх, сынок! Что ты один сделаешь? Волков развелось видимо-невидимо. Только чтобы наш район от них очистить, охотников нужен целый полк.

— Ничего, дед, сами справимся, не зря живем в век техники. Я этим гадам покажу, как чужих лошадей губить. Мне ведь за нее расплачиваться придется.