Забайкальцы. Книга 3
Шрифт:
Егора усадили рядом с Макаром на самое почетное место, в переднем углу под образами. Отец Макара, пожилой скуластый бородач, в шароварах с лампасами, наполнил самогоном стаканы.
— Прошу, гостюшки дорогие, — кланялся он с полным стаканом в руке, — выпьем за то, чтобы служивые наши как ушли на войну эту анафемскую, так и возвернулись бы с нее подобру-поздорову.
Гости дружно поддержали хозяина, чокались, осыпали служивых пожеланиями.
— Дай бог, в добрый час!..
— Служите, как и мы, бывалоча, верой и правдой!
— Постойте
Макар, улыбаясь, подмигнул Егору, выпил свой стакан, закусил соленым огурцом.
В поход выступили утром следующего дня, густые толпы сельчан провожали повстанцев до поскотины. Говор многолюдной толпы, прощальные выкрики, пожелания, детский и женский плач слились в единый, бурливый поток. И под шум этот отряд двумя колоннами выступил из села. Около трехсот всадников ехали, построенные по четыре в ряд. Над передними рядами, вздетое на пику, колыхалось боевое знамя, на алом полотнище которого белыми буквами нашито: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а внизу — «Первый кавалерийский отряд революционного Забайкалья!»
Егор ехал в одном ряду с Макаром. Сердце у него так и млело от радости, наконец-то снова он не хуже других: и оружие при нем настоящее, и конь под ним скакун неплохой, как же тут не радоваться казаку. Полной грудью вдыхал он знакомые, милые сердцу запахи полей, с удовольствием оглядывая окрестности: в колках и в лесу еще лежат сугробы снега, а елани голубеют от ургуя, в падях шумят бурливые, полноводные речки. Настроение у повстанцев бодрое, жизнерадостное, по рядам их гуляет оживленный говорок:
— Эх, если бы и дальше так пошло, как вчерась в Курунзулае.
— Да-а, если вся-то область встанет в одно сердце, то и войны на какой-нибудь месяц.
— И встанет как пить дать.
— Да кто ее знает, как ишо пойдет.
— Как бы надвое не раскололись.
— Во-он пашня чернеет в логу-то, моя это, двойной пар. Как-то теперь засеют его, заборонят.
— У тебя отец еще ядреный старик, справится.
— Ишо и Овдотью твою приголубит.
— Ха-ха-ха!
— На свой аршин меряешь, брехун чертов.
При подъеме на большой, заросший березняком перевал отряд остановили. Все насторожились, приподнимаясь на стременах, вытягивая шеи, допытывались:
— Что случилось?
— На ягоду наткнулись?
И вдруг оттуда передают по рядам:
— Подмога едет, подмо-ога!
— Онон-Борзинский отряд красных повстанцев!
— Эх, елки зеленые, дело-то взавяз пошло!
Встреча с новыми повстанцами произошла у подножья большой крутобокой горы. Сто шестьдесят два онон-борзинских повстанца привели с собой братья Машуковы — Михаил и Владимир. И теперь оба отряда, как два бурных потока, слились воедино, забурлили множеством голосов. Все спешились, с конями в поводу перемешались, здороваются друг с другом, обнимаются, отовсюду доносятся хлопанье по плечам, шутки, смех, радостные возгласы:
— Здоровоте, станишники!
— Привет красным казакам!
— Степка!
— Хо-о, кого я вижу, сам не рад!
— Ушаков, Егорша! — Черный как жук, горбоносый Гантимуров облапил Егора, поцеловал его в губы. — Скажите пожалуйста, где встретились-то, а? — Держа Егора за плечи, Гантимуров расплылся в довольной улыбке. — Сколько кусков сбросал собакам, поминал его, а он вот он, как штык нарисовался.
— Тебя-то как занесло сюда?
— Э-э, брат, долго рассказывать. Вечером приду к тебе, расскажу все.
Но вот многоголосый шум перекрыл зычный голос Киргизова:
— По коня-ам!
Вскочить в седло, построиться для большинства казаков дело привычное. Не прошло пяти минут, как отряд, теперь уже тремя колоннами, двинулся дальше.
На ночевку остановились в большом казачьем селе. Выставили вокруг посты, дозоры, а когда стемнело, Киргизов вызвал к себе на квартиру партизана Михаила Викулова.
— Говорят, конь тебе достался офицерский, хороший? — спросил Киргизов.
Прежде чем ответить, Викулов снял папаху, поздоровался.
— Конь, говоришь? Да уж лучше-то этого коня поискать.
— Добро. Письмо надо доставить, и не позднее завтрашнего утра, в Александровский Завод, большевику Ивану Козлову, — сможешь?
Хмуря кустистые брови, Викулов поскреб в затылке.
— А окромя меня уж некому? Коней-то я видел у ребят получше моего.
— Товарищ Викулов, конь-то конем, но надо, чтобы и гонец был надежный, дело серьезное, а тебя мы знаем. Может, струсил?
— Давай пакет.
— То-то же. Седлай и выезжай немедленно, аллюр три креста.
«Черт меня дернул за язык конем хвастаться! — ругался про себя Викулов, шагая по темной улице. — Теперь вот любо не любо, а смейся. Хорошо, если Яков Михайлович у себя на заимке, тот уж выручит — и коня даст свежего, а то и сам увезет письмо это Козлову. Ах, черт!»
ГЛАВА III
К приходу повстанцев Киргизова в Александровском Заводе восстали местные жители из числа солдат-фронтовиков. Руководимые большевиками Иваном Козловым, Косяковичем и Сорокиным, ранним утром напали они на милицию и дружинников, частью перебили их, частью разоружили, захватили более трехсот винтовок, три пулемета и десятка три ящиков с патронами.
Когда партизаны Киргизова объединились с Алек-Заводским отрядом, получился уже целый полк красной кавалерии из семи сотен по 150–180 сабель в каждой.
Внешне казалось, что все идет как нельзя лучше: расцвеченное красными флагами, ликует село, радуются партизаны, знакомятся друг с другом и уже ладят лошадей к дальнейшим походам и боям. А в это время среди командного состава повстанцев начался разлад, возникший при обсуждении дальнейших действий отряда.
Совещание командиров, проходившее в школе, длилось целый день. Киргизов пригласил на него командиров сотен, большевиков и комиссаров отряда.