Забайкальцы. Книга 4.
Шрифт:
— Чай готов, раздевайтесь, проходите к столу.
— Вот хорошо-то, спасибо, хозяюшки.
Казак начал освобождаться от оружия, раздеваться.
Занавеска не вплотную подходила к стенке, и в образовавшуюся щель Лука видел, как, сняв с себя карабин, казак поставил его в угол вместе с шашкой, а на прибитые около двери сохатиные рога повесил маузер в деревянной кобуре.
"Неужто комиссар?" — только и успел подумать Лука, так как в это время на крыльце, в сенях затопали, загомонили и в распахнутые двери вместе с клубами морозного воздуха ввалилась целая
— Здорово, хозяин, захворал, что ли?
— Х-х-вораю, — заикаясь, ответил Лука и, собравшись с духом, добавил: — Лихорадкой, товарищ… мучаюсь… вторую неделю.
— А ты бы осиновой коры настоял на спирту, дерябнул стакан да в бане попарился, и как рукой сняло бы.
— Попробую.
Русобородый поспешил в горницу, где кипел, не переставал разговор; разгоряченные боем, забородатевшие люди с обветренными, багровыми от мороза лицами усаживались вокруг двух вместе сдвинутых столов. Все они были еще во власти только что пережитых событий, вспоминали их, перебивая один другого.
Лука, как ни старался прислушаться к разговорам, улавливал лишь отдельные слова и фразы.
— …а тут, как назло, патрон на перекос пошел.
— Троих из нашего эскадрона…
— …только мы выскочили на гребень, смотрю…
— Ну, кабы Десятый полк не опоздал, тут бы им…
Разговор поутих, лишь когда молодухи поставили на стол ведерную кастрюлю с чаем и полное решето мороженых калачей, а старуха на двух тарелках принесла нарезанное ломтиками свиное сало.
В это время Лука Иванович, сидя на печке, разувался. "Раз сказался больным, должен быть босиком, — думал он, стягивая с ног унты, — кто же болеет в обутках-то". Страх у него прошел, и, разувшись, он отодвинул занавеску, сел, спустив с печки босые ноги.
Когда партизаны, насытившись, стали выходить из-за стола, русобородый опять подошел к Луке и даже угостил его табаком. Лука Иванович осмелел настолько, что сам заговорил с партизаном, спросил, кто у них командир. Партизан, раскуривая трубку, кивком головы показал на чернобородого, в заплечных ремнях и с наганом на боку.
— Это вот нашего Пятого полка командир Чугуевский Андрей Ефимыч, большевик заядлый! При царизме семь лет каторги отбыл за политику. Башка, да и командир геройский! Из казаков Догьинской станицы.
— А энтот вон? — показал Лука на скуластого казака. — Тоже, видать, начальник?
— Этот у нас самый главный, Макарша!
У Луки от удивления словно язык отвалился. Молча глядел он на Макара и через силу выдавил из себя:
— Неужто… Якимов?
— Он самый, Якимов Макар Михайлович.
Партизан говорил еще что-то, но Лука уже не слушал.
— Вот тебе на-а! — кое-как придя в себя, изумленно шептал он, глядя на красного комбрига широко раскрытыми глазами. — Насказали про Якимова
ГЛАВА XXIII
Уже третий день находятся в селе партизаны кавбригады Макара Якимова. Уставшие от боев и походов люди отогревались в теплых избах станичников, мылись в банях, чинили обувь, сбрую, перековывали лошадей, благо что в селе четыре кузницы.
Лука Иванович настолько попривык к "краснюкам", что уже не боялся их, не прикидывался больным и по-прежнему распоряжался всем в своем хозяйстве. Сокрушенно вздыхал он, крякал с досады, когда его постояльцы усаживались за столы и невестки ставили перед ними ведерный чугун щей, чай и целый турсук калачей.
"Как, скажи, с молотьбы пришли, окаянные, — мысленно костерил он непрошеных гостей. — Не дай бог, заживутся надолго, так они меня с руками и с ногами съедят".
Но больше всего досадили постояльцы Луке тем, что обнаружили-таки зеленое, острешное сено, так искусно спрятанное им под стогом соломы, и кормили теперь коней своих острецом, который берег он к весне.
— Ханул вострец, штоб им подавиться, нехристям проклятым, — жаловался он старухе своей, темнея лицом от злости. — А все этот черномазый в плисовых штанах, штоб его громом убило! Он, видать, цыган, а разве от цыгана сено спрячешь! Он его под землей разыщет. Штоб ему, проклятому, первая пуля в лоб за обиды наши кровные!
Старуха лишь вздыхала в ответ да спрашивала:
— Долго ишо пробудут они у нас?
— Холера их знает! Про наших-то чегой-то ни слуху ни Духу.
Однако Лука Иванович ошибся, о белых ему пришлось не только услышать, но и увидеть их в тот же день. Все это утро он находился во дворе, с тоской во взгляде наблюдал, как партизанские копи кормятся его острецом. Время подходило к полудню, день солнечный, но от густой морозной копоти, укутавшей село, он казался сумрачным, а вокруг солнца холодно сиял широкий белесый круг.
— Солнце в рукавицах, не жди оттепели, — сказал Лука, поглядев на небо. Он помог работнику задать коровам корму и, охлопав рукавицей снег с унтов, направился к дому. Как раз в этот момент в ограду входили три вооруженных винтовками казака. Лука так и ахнул, увидев на плечах у них погоны защитного цвета.
"Наши… семеновцы!" И торопливо, испуганно зыркнув глазами вокруг, хотел крикнуть им: "Куда вы, красные тут, бегите!" — но следом за казаками в калитку из улицы входили двое красных — цыган в широких штанах и еще один из постояльцев Луки.
— Эт-то што же такое? — не зная, что и подумать, пробормотал изумленный Лука. — Неужто в плен попали. Да нет, все трое с винтовками, при шашках, а может… — Лука внимательно оглядел близлежащие сопки, но там все было тихо, и, ничего не понимая, старик поспешил в дом.
Беляки, не раздеваясь, сняв лишь папахи, сидели в горнице, окруженные партизанами. Как ни хотелось Луке глянуть еще разок на белых казаков, это ему никак не удавалось. Он видел спины лишь да затылки партизан, окруживших пришельцев, да слышал их разговоры.