Заботы пятьдесят третьего года
Шрифт:
Не впервой. Дуся рассказывала, как под протокол.
– Часов в двенадцать явился. Тихий такой, спокойный. Постоял в дверях, осмотрелся - и ко мне. "Дусенька, - говорит, - край. Срочно к сестре ехать надо, а, как на грех, ни копейки. Возьми у меня кольцо, последнюю память о матери. Слезами обливаюсь, но продаю". Столковались на двух сотнях. Я ему сто пятьдесят налила и кружку пива. Отошел он к столику, за которым Кащей стоял, выпил свои сто пятьдесят, поговорили они с Кащеем и ушли. Все.
– Чемодан при нем был?
–
– Явился-то без чемодана. А потом, когда они вышли, я в окно глянула. Вижу: с чемоданом идет. Значит, в тамбуре его оставлял.
– Кащей - это Серафим Прохоров?
– Он самый, Санечка.
– Совсем, что ли, спился?
– Пьет, сильно пьет.
– А живет все там же, на Красноармейской?
– Там же, там же. Напротив ильюшинской шарашки.
Хоть и тихо говорила Дуся, но при словах "ильюшинская шарашка" инженеры быстро подняли головы от кружек и опасливо осмотрелись.
– Наказала ты себя на двести рублей, - сказал Александр, взял со стойки кольцо и осторожно спрятал его во внутренний карман.
– Тронулись, Рома.
...На углу Красноармейской возвышалось монументальное здание клуба летчиков - бывший ресторан сомнительной репутации "Эльдорадо". Напротив соперничало с ним шиком конструктивистское чудо - жилой дом работников авиации, в первом этаже которого находился гастроном. Заглянули туда. В винном отделе Смирнов спросил:
– Кащей сегодня водку брал?
– А когда он ее не берет?
– вопросом на вопрос ответила ленивая продавщица.
– Сколько бутылок взял?
– А кто ты такой, чтобы тебе отвечать?
– не могла перейти на ответы женщина.
Вопросами отделывалась. Александр развернул удостоверение, показал. Продавщица с удовлетворением усмехнулась:
– Достукался, значит. Три поллитры он взял. И не сучка, а "Московской".
– Гуляет, выходит. Ну, будь здорова, тетка!
– пожелал ей Александр и двинулся к выходу. Примолкнувший Казарян уважительно двинулся за ним.
Во дворе кащеевского дома женщина рубила дрова.
– Серафим дома?
– спросил Смирнов.
Женщина разогнулась, воткнула топор в колоду, заправила под платок высыпавшиеся из-под него волосы и ответила недобро:
– Где ж ему быть? Если не в пивной, то дома.
– Как к нему пройти?
– По лестнице на второй этаж. Вторая комната направо.
Казарян переложил пистолет в карман.
– Что ж, правильно, - кивнул Смирнов, но свой оставил под мышкой. Начнем, помолясь.
Казарян резким ударом ноги открыл дверь и влетел в комнату. Следом за ним в помещение вошел Смирнов и прикрыл за собой дверь.
За столом сидели двое, распивали. Но сейчас отвлеклись от хорошего занятия: смотрели на вошедших.
– Оружие на пол!
– приказал Смирнов.
Кащей молчал, улыбался длинной застывшей улыбкой.
Второй ответил спокойно:
– Оружия никогда
– Пощупай его, Казарян.
– Встать!
– велел Казарян, и неизвестный гражданин послушно поднялся. Под мышками, под ремнем спереди и сзади, по карманам, в промежности, по голенищам скоро и умело проверил Роман и доложил, что не врет неизвестный. Пусто.
Смирнов демонстративно, так, чтобы все видели, переложил пистолет, ногой придвинул к двери табуретку, сел на нее, не вынимая руки из кармана, распорядился:
– Иди позвони, Рома! Чтобы сразу подавали.
Роман вмиг ссыпался по лестнице. Не снимая с лица улыбки, Кащей сказал:
– А я тебя помню, Александр.
– Я тебя тоже, Серафим Николаевич.
– Выходит, вора из тебя не получилось, и ты решил в цветные перекраситься.
– Выходит так, Кащей.
Разговор иссяк. Маялись в ожидании. Первым не выдержал неизвестный гражданин:
– За что тормознул, начальник?
– За кражу квартиры на Скаковой.
– Ошибка вышла, начальник. Не был я там и знать ничего не знаю.
– Зато я знаю.
– Вещички-то нашел, начальник?
– Не искал пока.
– Вещичек нет, и кражи нет, начальник.
– А мне много не надо, по малости обойдусь. Одного колечка от Дуськи хватит.
Теперь все замолчали окончательно. Бывал в таких норах Смирнов, и часто бывал. Нищета закоренелого пьянства: неубранная кровать, грязное тряпье вместо постельного белья, взлохмаченное, как в бурю; подобранная на помойке мебель: разномастные табуретки, кухонная тумбочка с сортирным деревянным запором вместо стола. Господи, а запах! Пахло прокисшим алкоголем, нечистым потом, перебродившей помойкой.
Зашумела под окном машина: Казарян загонял ее прямо во двор.
– Пойдемте, граждане, - буднично сказал Александр.
– А я-то зачем?
– спросил Кащей.
– Для порядка, - ответил Александр, и все трое спустились по лестнице.
Кащей и гражданин привычно направились к распахнутым дверцам "воронка".
– Не торопитесь, граждане, чистым, свежим воздухом подышим, - сказал Александр и оглядел двор.
– В кащеевский сарай вы его не поставили, не дураки, в чужие - опасно, под замками они, да и заметить могут, за поленницами, ясное дело, не спрячешь. Вот что, Рома. Переверни-ка собачью будку.
Казарян поднатужился и перевернул конуру. Конура встала на бок и обнаружила старый фибровый чемодан.
Смирнов поднялся к себе в кабинет. За ним как привязанный плелся Казарян.
– У тебя что, дел нет?
– спросил Александр, усаживаясь. Роман сел напротив, устало растер ладонями лицо.
– Саня, расскажи, как это ты сделал?
– Ты же видел.
– Видел, но почему именно так? Почему сразу в цвет?
– Все примитивно, Рома, как обезьянья задница.
– Не прибедняйся. Ты - великий сыщик, Саня.