Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран
Шрифт:
Служебное положение Элиаде обеспечивает ему прямой доступ к сообщениям с фронта и даже к действующему коду, который открывает ему пути и к более закрытой информации. В доказательство приведем запись от 18 декабря 1941 г., где, как он утверждает, им отправлены две шифрованные телеграммы в Бухарест. Но совершенно поразительно, что в его дневниках того времени не найти ни строчки по поводу ужасающего погрома в Яссах, достигшего высшей точки 29—30 июня. В ходе него всего за несколько дней были зверски убиты более 10 000 евреев; погромщики действовали на основании заранее составленных списков [626] . Главный город Молдавии, родной город капитана Кодряну и одна из традиционных колыбелей румынского антисемитизма, Яссы оказался прифронтовым городом. Из 100 000 его жителей 50 000 принадлежали к еврейской общине. Они оказались идеальной мишенью для пропаганды первых военных дней, повторявшей на все лады, что ясские евреи — «платные агенты на службе большевиков». Утром в субботу 28 июня по всему городу были расклеены плакаты, призывавшие гражданское население оказать помощь расквартированным в городе солдатам. Они гласили: «Румыны! Убивая каждого еврея, знайте: тем самым вы ликвидируете коммуниста. Час расплаты настал». В убийствах приняли участие солдаты и офицеры, румыны и немцы, а также жандармы, полицейские и местное население, действовавшие с неописуемой жестокостью. Это избиение, одно из самых крупных в начальный период войны, впервые вводит новый способ массового уничтожения людей, который затем получит широкое применение. Речь, идет о поездах смерти. 30 июня люди, избежавшие гибели на улицах города, втиснуты в вагоны для перевозки скота двух товарных поездов и заперты на засов. В одном поезде уместилось более 2500 евреев, в другом — 1800—1900. Их везли много дней на
626
Самым подробным и полным описанием подготовки и хода погрома в Яссах сегодня является книга Р. Иоанида (loanid R. The Holocaust in Romania. Op. cit., chap. 3. P. 62-109) и его же: The Iasi Pogrom of June 1941. // Contemporary European History. Vol. 2. № 2. 1993. P. 119-148. Из источников, опубликованных с начала 1950-х годов, назовем прежде всего: Carp M. Le livre noir (Cartea neagra), Bucarest, 1946—1948, 3 тома — второй из них полностью посвящен ясскому погрому; Radu-Cernea A. Le calvaire. Observatorul cultural (Bucarest). 4-10. 9. 2001. P. 4-10.
627
См.: Hilberg R. La Destruction des Juifs d’Europe. Paris, 1988. P. 664.
Курцио Малапарте посвятил этим событиям незабываемые страницы своей книги «Капут»; глава «Ясские крысы» принадлежит к числу самых замечательных явлений литературы XX века [628] . Итальянский писатель был тогда военным корреспондентом крупной итальянской газеты «Коррьере делла Сера». Его репортаж о погроме от 4 июля 1941 г. (с пометкой «с Молдавского фронта»), занявший целую полосу в выпуске от 5 июля, был опубликован под названием: «Яссы: расправа с еврейскими предателями». Фактически, как установил недавно Пьер Паше, текст, опубликованный в «Капут» (первое издание — Неаполь, 1944 г.), представляет собой исправленную версию того первого репортажа с места событий, в котором рассказывается о восстании самых «опасных» слоев «еврейского пролетариата» [629] . В «Капут» Малапарте описывает, как по улице бегут евреи — мужчины, женщины, дети, — а за ними гонятся солдаты и жандармы со взведенными ружьями и обезумевшая толпа, вооруженная ножами и железными брусьями; он говорит о шуме немецкой и румынской речи; о подавленных стонах и мольбах жертв о пощаде. А потом — об улице, устланной человеческими телами, застывшими в странных позах, о тротуарах, где высятся груды мертвецов.
628
Malaparte C. Kaputt. P., 1988. chap. VI «Les rats de Iassy». P. 123-168. (Первое французское издание — 1946 г.)
629
Pachet P. Conversations `a Iassy. Paris, 1997. Перевод с итальянского первоначальной версии репортажа Малапарте в «Коррьере делла Сера» приводится на стр. 193-196.
На основании исследований Раду Иоанида сегодня можно утверждать, что имеются документальные доказательства: погром частично был организован одним из отделов румынской Секретной службы информации (SSI) совместно с соответствующими германскими службами [630] . Маршал Антонеску, во всяком случае, не вмешивался. Глава правительства вообще полностью отдавал себе отчет в том, что там происходило; ведь это он на Совете министров 5 апреля 1941 г. заявил относительно евреев: «Я предоставляю полную свободу действий толпе, чтобы она их уничтожила. Я удаляюсь в свою крепость, а когда ликвидация будет завершена, я выйду оттуда и наведу порядок» [631] . Продолжая утверждать, что евреи — «язва человечества», Антонеску в середине июля выразил неодобрение действиям своих солдат, которые якобы приняли участие в бойне без всякого приказа. Между тем он лично приказал бросить уцелевших в поезда смерти. Отметим наконец, что в «Дневнике» Себастьяна о погроме упоминается. Слух о нем за несколько дней облетает всю страну. Вот что писал Себастьян по этому поводу 12 июля: «Простой пересказ того, что рассказывают о евреях, убитых в Яссах, о тех, кого возили в поездах между Яссами и Караласами, — превосходит всякое чувство, всякие слова, всякое воображение. Черный, беспросветный, безумный кошмар» [632] . Было абсолютно невозможно, чтобы Элиаде, находясь в Лиссабоне, ничего не знал об этих ужасных событиях, тем более что они происходили в течение нескольких дней. Более того, ясский погром вызвал бурную реакцию во всем мире, в частности, в дипломатических кругах. Посол Франции в Румынии Жак Трюэль, а также послы других стран, в частности Бразилии и Уругвая, направили своему руководству исполненные ужаса отчеты. Американский поверенный в делах, со своей стороны, предупредил Антонеску, что он, совместно с представителем Ватикана, министрами иностранных дел Швейцарии, Бразилии — и Португалии! — рассматривают возможность прибегнуть к международному протесту [633] . Совершенно невозможно представить, чтобы вмешательство португальского правительства в события, происходящие в Румынии, прошло незамеченным в дипломатическом представительстве этой страны в Лиссабоне. Однако обо всем этом в португальском дневнике Элиаде нет ни слова. Может быть, событие казалось ему слишком незначительным, чтобы упоминать о нем в его тетрадях — всего-то несколькими десятками «жидо-большевиков» меньше, они ведь были пособниками десантников, как гласило официальное коммюнике румынского правительства.
630
Эта гипотеза была выдвинута и доказана Р. Иоанидом. См.: loanid R. The Holocaust in Romania. P. 64-68.
631
United States Holocaust Memorial Museum (USHMM/SRI, RG 25. 005M). Цитата приведена Р. Иоанидом: loanid R. Conducator et les Juifs. / Les Temps modernes, novembre-d'ecembre 1999. P. 154. В настоящей работе он цитируется по уже неоднократно упоминавшейся монографии Р. Иоанида «The Holocaust in Romania».
632
Sebastian M. Journal, op. cit. P. 3.
633
Ancel J. Documents concerning the Fate of Romanian Jewry during the Holocaust. Vol. 3. New York, 1985-1986. P. 37.
Записи в дневнике за 1941 г. также представляют любопытнейшие сведения об отношении Элиаде к маршалу Антонеску. Следует, правда, подчеркнуть, что его позиция была не совсем удобной. Как и большинство бывших членов и попутчиков Железной гвардии, Элиаде испытывал двойственное чувство к кондукатору, который как-никак кроваво подавил легионерский мятеж конца января 1941 г. Но, по мнению Элиаде, Румыния переживала в то время один из самых ответственных периодов своей истории, и вождь вел страну верной дорогой — дорогой к победе в союзе с Германией. Время требовало хотя бы ненадолго забыть о прошлых распрях. Поэтому он писал 20 июля: «Я примирился с новой Румынией генерала [впоследствии маршала] Антонеску, поскольку мы вступили в тяжелейшую войну» и потому что «само наше существование поставлено на карту». Выдвинутые историком инициативы находят положительный отклик у его руководства. Об этом свидетельствует, в частности, доклад поверенного в делах от 7 октября 1942 г., где выказывается радость по поводу «настоящего успеха» серии статей, опубликованных в португальской прессе М. Элиаде, которому тем самым удалось «возбудить живой интерес» к румынской культуре [634] .
634
МИД: доклад 22347 от 7.10.1942. Такие же восторженные похвалы в адрес Элиаде — в докладе 2118 от 23.9.1942. За 1941—1944 гг. Элиаде поместил в португальской прессе примерно два десятка статей.
Доклады Элиаде отправляются на родину за его собственной подписью, в том числе и те, которые он адресует непосредственно министерству национальной пропаганды. Некоторые совершенно бесцветны, как, например, отчет от 16 марта 1944 г., информирующий об открытии курсов румынского языка в Лиссабоне [635] . Другие представляют больший интерес. Так, 14 апреля 1942 г. секретарь по вопросам печати Элиаде направляет в Бухарест записку на трех страницах о «политической напряженности в Португалии». Речь там идет о «заговоре» против Салазара, организованном Испанией и раскрытом «немецкими информационными службами», где у историка имеется «информатор». По сообщениям последнего, «заговорщики пользовались непосредственной
635
МИД: Фонд 71, т. 5., запись 1054 от 16.3.1944. Информация о деятельности Элиаде в представительстве Румынии в Португалии содержится в томах 9-15 указанною фонда (Отдел дипломатических документов).
636
Доклад от 14 апреля 1942 г. (Лиссабон) за подписью секретаря по вопросам печати Мирчи Элиаде на бланке дипломатического представительства Румынии. Опубликовано в: Manuscriptum. 1998. Op. cit. P. 193-195.
Наконец в португальской столице Элиаде заводит друзей. Он старается общаться с людьми, пользующимися хорошей репутацией, что и объясняет, по всей вероятности, наличие у него осведомителя в немецких службах, упоминавшихся выше. Среди его друзей — сын Джованни Джентиле, философа-фашиста, второе лицо в итальянском посольстве. С конца 1942 г. Элиаде устанавливает тесные дружеские отношения с неким доктором Марио, «очень интересным человеком» (как он отмечает в дневнике 17 февраля 1943 г.). Этот человек, австриец по происхождению, занимает должность атташе по печати в посольстве гитлеровской Германии. В течение десяти лет он работал в Париже корреспондентом немецкой газеты «K"olnische Zeitung» и одновременно — издававшейся Нае Ионеску «Чувинтул». Ионеску он считал «одним из самых умных людей Европы». Понятно, что этот таинственный доктор Марио обладал множеством достоинств, способных привлечь доктора Элиаде, тем более что, как выяснилось, оба они преклонялись перед Рене Геноном. У Элиаде в Лиссабоне были и другие встречи, например с Ортегой-и-Гассетом и с Эухенио д’Орсом — оба они произвели на румынского историка сильнейшее впечатление.
Однако осенью 1941 г. настроение у Элиаде довольно неважное. Он жалуется на серьезные приступы неврастении — еще один постоянный мотив в его дневнике — и признается, что его зачастую обескураживает его повседневная работа, требующая больших усилий и очень утомительная: выпуск пресс-релизов, организация различных официальных презентаций и т. п. Его не оставляет жгучее чувство, что он тратит впустую драгоценное время, которое мог бы посвятить творчеству. Он с горечью констатирует, что после освобождения из лагеря Меркуря-Чук осенью 1939 г. не написал ничего существенного — лишь несколько этюдов и новелл, театральную пьесу «Ифигения» да еще «Миф реинтеграции» (эта работа выйдет в 1942 г. в Бухаресте, в издательстве «Vremea»; впоследствии крупные отрывки из нее будут вставлены в «Мефистофеля и андрогина» — Париж, 1962). «Три моих зрелых года!» — восклицал он с досадой 4 ноября 1941 г. Элиаде сетует по поводу несправедливости ударов, нанесенных ему судьбой. Это отличительная черта его психологии. Никогда, ни в тот момент, ни впоследствии, ему не приходило в голову, что политический выбор человека определяет его позицию и образ действий, а это, в свою очередь, несет определенные последствия, вполне возможно, что и неприятные. Их не следует относить исключительно на счет слепой несправедливости судьбы.
Кроме того, Мирча Элиаде страдает от изоляции, что еще усиливает его стремление пожалеть себя и обостряет безумную жажду признания. «Если бы только я жил за границей! В том положении, которое я занимал последние 5—6 лет, я бы уже стал писателем европейского масштаба. Даже мои эссе и работы по философии религии обрели бы известность за рубежом», — жалуется он в дневнике (запись от 15 сентября 1941 г.). Однако он ни разу не размышляет о правильности выбора, сделанного в 1930-е годы, — остаться в Румынии и проповедовать воинствующий национализм. Весьма показательно также отношение к авторам, открытым им в те годы. Например, он буквально проглатывает «Историю развития теории эстетики в Испании» Менендеса-и-Пелайо. Первая мысль — провести сравнение с самим собой. «Я на него очень похож, — пишет Элиаде 10 ноября. — Как и он, я обожаю делать научные выводы на основе широкого философского подхода. Я отличаюсь такими же энциклопедическими познаниями в области филологии и библиографии. Но я отличаюсь от него в лучшую сторону тем, что обладаю писательским талантом и нестандартным мышлением в области философии. Кроме того, мне кажется, что я более любознателен». Элиаде постоянно и патетически восторгается сам собой. Так, когда известный историк искусства Рейнальду ду Сантуш обращается к нему за уточнениями относительно некоторых школ, которые недостаточно ему известны, например Варбургской школы, румынский ученый бесконечно этим польщен. «Возвратившись домой, — пишет он 15 сентября, — я сказал себе: «Какой же я необыкновенный человек!» В этих словах нет ни тени юмора.
Месяц спустя его мания величия и самодовольство приобретают совсем уже болезненный характер, что, по всей вероятности, следует объяснить длительной депрессией, в которой он пребывает с момента приезда в Португалию. В записи от 11 декабря 1941 г. Элиаде сравнивает себя с Гете — и это сравнение затем неоднократно встречается в его дневнике. «Моя способность понимать и чувствовать все относящееся к области культуры — безгранична», — замечает он. А вот еще о себе: «Не думаю, чтобы когда-либо прежде существовал столь всеобъемлющий гений; что бы там ни было, мой интеллектуальный горизонт шире, чем у Гете». Гете снова упоминается 15 июля 1943 г.: «Я Гете, еще не создавший своего «Вертера», — замечает Элиаде с той «бесконечной скромностью», которую считает присущей себе чертой и о которой совершенно серьезно упоминает неоднократно, в частности 22 ноября 1942 г. Однако не будем преувеличивать! Его возможности самоуничижения имеют свои границы, и в тот день, 15 июля 1943 г., он, скорее, доволен собой — во всяком случае, достаточно, чтобы утверждать, что вполне уверен и в своем «гении», и в нетленности своих произведений (это мы уже заметили). Однако к этому моменту он совершает важное открытие: «Я отдаю себе отчет, что со времен Эминеску румынская раса не рождала фигуры более сложной, более мощной и талантливой, чем я...» Этому фантастическому тщеславию равны по силе лишь мучающие его чувство неполноценности, фрустрация и ощущение отсутствия самореализации. Единственное достоинство, которое следует за ним признать, — искренность. Она заставляет его даже испытывать некоторое сострадание к его окружению, по отношению к которому он крайне предупредителен. Он признается 8 января 1943 г.: «В обществе я предпринимаю отчаянные усилия, чтобы выглядеть ординарным человеком. Меня смущают мои собственные «масштабы», моя особость, потому что я всегда боюсь, что другие от этого страдают...»
Хотя состояние психики Элиаде внушает определенное беспокойство, ему все же удается работать. С осени 1941 г. он начинает составлять библиографию для будущей книги о Салазаре. Речь не идет о заказной работе. Проект его очень интересует, он изучает колоссальный объем литературы и работает над ней с большим пылом и прилежанием. Между салазаровской Португалией и антонесковской Румынией напрашиваются определенные параллели. Конечно, первая из них католическая, вторая — православная. Однако в обоих случаях речь идет о странах латинской культуры, отличающихся высокой степенью традиционализма, недостаточным развитием демократии и стремлением интегрировать в свою авторитарную систему изобретенный за рубежом фашизм. Таково было мнение посла Деметру Юраску, который в интервью издающейся в Порту газете «Jornal de Not'icias» от 28 октября 1941 г. заявил: «Так же, как и Португалия, нация короля Михая и Антонеску чужда земным амбициям и сражается за торжество послания Христова» [637] . К тому же Элиаде непосредственно увязывал подготавливаемую работу с международной обстановкой. «Я счел бы неприличным опубликовать в военное время книгу, никак не связанную с политической ситуацией, в которой находится моя страна», — пояснял он 31 марта 1942 г. По его мнению, история португальских революции и контрреволюции была значима и для Румынии. Автор ни секунды не сомневался относительно приема, который окажет книге кондукатор, — это свидетельствует, что чувство вины по отношению к репрессированным друзьям-легионерам окончательно перестало терзать Элиаде. «Я полагаю, в частности, что на основании этой книги генерал Антонеску создаст новую программу», — записывал он в этот день. «Салазар» должен был улучшить имидж Румынии в португальской прессе. Вообще, добавлял автор, выбор темы определялся желанием «быть как можно более полезным своей стране и хотя бы предполагать, что в годы войны я тоже выполнял свой долг». Эта позиция в послевоенные годы нашла отражение в красивой формулировке «сопротивление через культуру», вызывавшей восторг у западных исследователей творчества Элиаде.
637
Это интервью было переведено и прокомментировано в приложении 2 к докладу 1765 от 3 ноября 1941 г., направленному румынским посольством в Португалии в министерство иностранных дел (архивы МИД Румынии).