Забытый - Москва
Шрифт:
– Не знаю, не знаю... Человек приехал, честно предложил свои услуги. Без всяких претензий и амбиций. А его тихонько в стороночку, в стороночку... Оттерли в Нижний, ладно. А ну как ему там понравится?! Оглядится, укрепится, устроит войско доброе, да нам же и по носу - хлесть! И что будем делать? А?!
– Дмитрий неприятно хихикнул.
– А вот это и будет означать, что правильно тогда мы сделали, убрав его из Москвы, - Алексий спокойно и холодно глянул в глаза князю. Но тот не смутился:
– Пусть и так. Но Москве-то от этого вовсе не легче.
–
– А что же?
– Я позвал тебя насчет письма новгородцам. Не забыл? Надеюсь, теперь ты уразумел, насколько сильно с ним погорячился?
– Погорячился, отче. Но что же теперь делать?
– Слава Богу - понял. А делать что ж... Надо ждать, как они отнесутся.
– А есть надежда, что они?..
– Есть. И большая. Но только потому, что Москва словами не бросалась. И исполняла все, что обещала. Пока. До тебя.
* * *
Ушкуйники ушли на Верх месяц спустя, держась восточного берега и даже не попытавшись что-либо предпринять около Нижнего. Днем, не скрываясь, а явно стараясь показать, что, мол, вот - все, мы ушли.
Дело в том, что их если и не напугали, то крепко озадачили, заставили призадуматься Гришкины разведчики, следившие за ними неотрывно и гнавшие вести в Нижний, первому воеводе. Их свист преследовал ушкуйников в течение всего похода, так что они к нему даже привыкать стали. Но за один дневной переход до Нижнего в костер перед Абакуновичем ткнулась стрела с привязанной харатьей. На харатье было нацарапано: ВАМ П....Ц! Абакунович почесал в затылке и позвал товарищей, Осипа и Василия. В походе они меж собой не уговаривались, кто главный, гордость и воспитание не позволяли, но подразумевался таковым, конечно, Абакунович. За Обьские дела, да и вообще... А так каждый командовал своей ватагой и перед серьезным делом только советовались. Сейчас серьезные дела остались позади, и потому призыв Абакуновича показался странным.
Василий подошел к костру скоро, Осипа пришлось ждать: чудил пьяный на берегу, купал голых наложниц, захваченных в булгарском гареме. Его привели развеселого, не желавшего вникать в какие-то там сложности, да еще на обратной дороге. На обратной дороге следовало гулять и развлекаться, а не об опасностях думать. Откуда им взяться?
– Почитай! Со стрелой прилетела, - Абакунович сунул ему под нос харатью. Осип пьяно щурился, тряс головой, ему долго казалось, что харатья не одна. Но когда прочитал, сделал неожиданно очень трезвый вывод:
– Ну правильно. Это те, кто нас в самом начале стрельбой встретили. Значит, и теперь не спят. Значит завтра ночуем на том берегу, вот и весь сказ.
Назавтра, расположившись на ночлег на левом берегу, чуть не доходя города, Абакунович получил в свой костер еще одну стрелу. Тоже с харатьей. И на харатье было написано то же самое. Ему стало не по себе. Он опять позвал товарищей.
– Ну и как это тебе, Осип Варфоломеич?
Осип тяжело водил глазами с жестокого похмелья, вздыхал:
– Обложили, видать, суки. И тут следят.
– А тебе, Василий Федорыч?
–
– А я так маракую, - Абакунович стукнул кулаком по колену, - если бы действительно был "нам п....ц", как они пишут, они бы нас дано уже прихлопнули. Но, видать, руки коротки. Сил у них маловато, боятся нас. Вот и пугают. Знать дают, что если сунемся в Нижний, встретят. Но это мы и так знаем. Не будь у нас такой добычи, можно б было их поучить. А так... Рисковать не будем. Пойдем мимо. Никто не сунется. А сунутся...
– Верно, Сань, верно! Пойдем середкой от греха. Такой хабар! Не стоит рисковать.
– Середкой... а может, лучше и под этим берегом...
– С этого, вишь, тоже стрелы летят...
* * *
Ушкуйников проводили далеко за Городец. По берегу между Городцом и Нижним расположили три постоянных дозора. Договорились с Борисом Константинычем Городецким о взаимном оповещении. И только когда стало совершенно ясно, что ушкуйники ушли совсем и нечаянно вернуться не смогут, Бобер пришел к Дмитрию Константинычу и уселся напротив, всем видом своим показывая серьезность предстоящего разговора. Князь вздохнул тяжело, помял и потер пальцами глаза, которые почему-то всегда очень уставали при разговоре с воеводой, приготовился слушать сложное и неприятное.
– Ну что, Дмитрий Константиныч, подобьем бабки?
– Давай.
– От ушкуйников обереглись...
– Обереглись.
– Разведка заработала, хоть и с грехом пополам.
– Почему с грехом? Заработала!
– Допустим. Но чего мы с тобой добились?
– А чего добились, уж и то хорошо.
– Да ведь нет.
– Ну, ты уж хочешь все сразу.
– Не все. Я одного хотел, а не получилось.
– Чего же?
– На будущее лето себя обезопасить. А ведь не вышло. Где гарантия, что они на следующее лето не полезут?
– А ты как же думал?
– Надо было их непременно стукнуть. И обезглавить, главарей их побить или поймать, да ими потом с Новгородом поторговаться.
– Нужны они Новгороду! Те сами, небось, радешеньки бы от них избавиться. А насчет стукнуть, сам же сомневался, как могло обернуться. Сам и отпугивал. Если бы сцепились, сколько крови бы это стоило.
– Так-то оно так... Тем не менее, ничего такого мы не сделали, и они на лето... Теперь на зятя твоего одна надежда. Потому что на лето - татары обязательно! Дай Бог, чтобы не этой осенью! Разве такое прощают?
– Сам вижу.
– И как быть думаешь?
– Нам выбирать теперь не приходится, - вздохнул Константиныч, - надо готовиться к татарам. Наплевав на ушкуйников. А чтобы не помешали, будем давить в двух направлениях: через зятя, конечно, перво-наперво, а тут разведку против них сильную, брата Бориса на них повернем, ощетиним берега, так что если и пойдут, авось обойдемся как нынче. Вот так, я думаю. Иначе ничего не изобретешь.
– Пожалуй (и Константиныч облегченно вздохнул). Но разведку Гришкину на них ухлопать нельзя. Нам разведка против татар нужней всего.