Забытый плен, или Роман с тенью

Лунина Татьяна

– Постойте, Маша!

– Вы хотите сказать, что передумали?

– Нет, я хочу извиниться за свое хамство по телефону.

– Кладбище, конечно, не место для выяснения отношений, но считайте, что извинения приняты. Я передам, что задержитесь, – и пошагала, не оглядываясь, вперед.

...Спустя девять часов из пропитанной горем квартиры шагнул на площадку едва живой от усталости человек. Ткнулся носом в соседнюю дверь, поднял руку к звонку, задумался, опустил, потоптался, потом, как с трамплина – в воду, нырнул в кнопку и застыл у чужого порога.

– Кто там?

– Лебедев, – щелкнул замок, дверь распахнулась. – Вам нужна еще моя помощь?

* * *

Мария Корелли впервые была в тупике. Не то чтобы совсем потеряла голову или не знала, как с собой поступить, но ее хваленая воля и здравый смысл рассорились с чувствами. Это становилось до неприличия откровенным и требовало

перемен.

Она подошла к окну. Пара ночных фонарей высвечивала пустую дворовую площадку с песочницей, качелями, мокрыми от дождя скамьями. У ограды детского сада о чем-то шептался с ветром лысеющий клен, мужчина в джинсовой куртке и белой шляпе важно вышагивал с потешным кокером в кепке – каждый жил сам по себе, и все вместе составляло гармонию, словно сотканную из ожиданий. Детская площадка ждала ребятишек, ветер – очередного дождя, дерево – зимней спячки, человек с собакой – тепла и уюта. А она бестолково таращилась в незашторенное окно и прощалась с душевным покоем. Впрочем, к таким расставаниям Марии было не привыкать. Хозяйка прошлепала в кухню, заварила чаек, подумав, плеснула в чашку алтайский бальзам, вернулась в гостиную и принялась, глоток за глотком, осмысливать собственное житье-бытье за последние годы.

Пять лет назад, после провала попытки построить крепкую семью в зарубежье экс-сеньора Корелли возвратилась домой, в Москву. Римская жизнь, от какой на первых порах приходила в восторг молодая москвичка, счастья не принесла. Мария совершила ошибку, выбрав в мужья не мужчину – mix из скупости, спеси и чванливой уверенности в превосходстве над русской женой. Итогом почти восьмилетнего симбиоза стало обратное превращение итальянки в россиянку, которой пришлось начинать все с нуля. Она и начала, не сомневаясь в одном: удача не терпит нытья. Возвращенка вскакивала под будильник, считала копейки, экономила, трубила на совесть в хламовой лавке с гордым названием «Ясон», тряслась в переполненном транспорте, выбросив из головы «Ferrary», в котором раскатывала прежде по Риму, сатанела от московских «прелестей» бытия, но не вешала нос. А потом случайно побывала в гостях у немолодого чудака, предложившего в шутку пробежаться по судьбе его сына – амбициозного политика с большими планами и мельчавшей душой. «Пробежка» закончилась примирением потомка с отцом и подтолкнула «бегунью» к мысли о собственном бизнесе. На первый взгляд мысль показалась абсурдной. Продавать чувства – то, что никогда не считалось товаром, да еще брать за это немалые деньги, – на такое решился бы разве безумец. Однако легкость первой удачи, неслыханный по щедрости неожиданный гонорар, искушение влиять на чужую судьбу заставили плюнуть на здравый смысл да рискнуть. Риск на удивление оправдался: к новоявленной бизнес-леди потянулись клиенты. Имея все что душе угодно, эти бедняги незаметно утратили главное – саму душу. То есть когда-то она, конечно, имелась: пела, страдала, металась, но со временем сгинула, оставив только смутную память о прежних страстях. Время шло, и с его безразличным ходом нарастала потребность вновь испытать хотя бы одно из чувств, без которых жизнь пресна, как диета язвенника-миллионера: все возможно, но ничего нельзя. Когда потребность ожить подступала к горлу, не давая дышать, на помощь приходила Мария. И тогда начиналась игра, где все происходило всерьез. Не игра – удар током в сердечную мышцу, какой получает больной в состоянии клинической смерти. Оживали по-разному, но, как правило, каждый. Так среди прочих ввязался в «игру» и Лебедев Андрей Ильич, владелец солидного бизнеса, прагматик, сухарь, грубиян – неприкаянный одиночка с гипертрофированным чувством вины.

Поначалу все шло как обычно. Заявка, предоплата, сбор информации и анализ, просчет всех ходов предстоящей игры – отклонение недопустимо. Сбой произошел в самолете, когда на голову «случайному» соседу свалился «нечаянно» плюшевый лис. На безобидную игрушку в ужасе уставился не мужчина – напуганный до смерти мальчик, наяву столкнувшийся с монстром из ночного кошмара. Недотепу-попутчицу поразили глаза: так мог бы смотреть ребенок или собака, но не делец, умевший давить конкурентов, как тараканов. Ее вдруг пронзила жалость – это был первый звонок, легкомысленно пропущенный мимо ушей. Затем случилась еще накладка – непредвиденная болезнь. Грипп выявил в новом клиенте черты, какие особенно ценила Мария: искренность и бескорыстие. Он так непритворно заботился о никому не нужной провинциалке, так трогательно лечил бестолковую, болтливую особь, смахивающую на огородное пугало, старательно пичкал недосоленной кашей, поил переслащенным чаем, что больная, еще не придя в себя, забеспокоилась не на шутку. Она просчитала все. Мгновенный отклик Егорина встретиться, его согласие принять участие в деле, затеянном ради душевного спокойствия друга, интерес «Оле-фармы» к новому перспективному

препарату, желание безденежного актера хорошо заработать, вычислила даже дедка с его живительным эликсиром, – предусмотрела все. Кроме одного: собственной реакции на человека, отличного от тех, кого подталкивала прежде к носу судьба. Эгоистичных мужей, самовлюбленных любовников, убогих начальников, пресыщенных, ущербных клиентов – ни Богу свечек, ни черту кочерег. Они все как один мнили себя крупными величинами, а на деле оказывались не больше мушиной головки. Она вспомнила вдруг Вадима Стернова – умного, яркого, смелого, кто не шарахался поражений и иронизировал над своими победами. Жаль, что у этой умницы не хватило ума разглядеть в конкурентах бандитов. Лебедев был другим: в нем словно жили двое, и один противоречил другому. Он мог хамить и казниться одновременно, знать многое и о многом умалчивать, невозмутимо терять живых и цепляться за мертвых, быть беспринципным и щепетильным, переть напролом и осматриваться осторожно, избегать чужого внимания и неизменно вызывать любопытство. Но главное – он хотел казаться хуже, чем есть. Было ли это попыткой маскировать страх перед возможностью новой душевной боли или нежеланием прилепиться к другой судьбе, неуверенностью в собственном будущем, Мария пока не знала. Но интуиция упрямо твердила: беги. Вот только не было рядом бабки-цыганки, которая нагадала бы внучке, куда бежать: от этого человека или к нему...

Засыпала Мария с подозрением, что определить вектор движения ей будет не просто.

Глава 14

– Мария Николаевна Бодун родилась десятого октября семьдесят второго года, место рождения – город Москва. Образование высшее, специальность...

– Послушай, – перебил Лебедев, – мы с тобой не анкету заполняем. Нельзя ли изъясняться по-человечески? И потом, если мне не изменяет память, ты об этом уже, кажется, когда-то меня информировал.

– На то и память, чтобы не только помнить, но и вспоминать. Продолжать?

– Только без философии.

– Закончила искфак МГУ.

– Это что?

– Факультет искусствоведения. Работала в Пушкинском музее, подрабатывала гидом-переводчиком. Отзывы сослуживцев – самые лучшие. – Андрей Ильич недовольно поморщился. Голкин вздохнул, полюбовался носком своего ботинка, достал из кармана носовой платок, звучно высморкался. – Родители?

– Коротко.

– Мать – хирург-косметолог. Отец тренировал жокеев на Центральном ипподроме. Оба погибли в девяносто третьем.

– Как?

– Пьянь наехала на перекрестке.

– Дальше.

– Была трижды замужем. – Василий вопросительно посмотрел на шефа, тот невозмутимо молчал. Белобрысый докладчик перевел взгляд на потолок и сообщил сияющим лампочкам: – Первый раз выскочила за бывшего одноклассника совсем девчонкой, почти сразу после школы. Второй – за преподавателя, когда училась в университете. Третий муж – итальянец, юрист, с ним она прожила дольше всех, почти восемь лет.

– Где?

– В Риме.

– Что еще?

– Самое интересное. В две тысячи первом вернулась в Москву и устроилась экспертом в антикварный магазин. Проработала недолго. Из «Ясона» ушла на вольные хлеба.

– Откуда?

– Так называлась эта лавка, я об этом вам раньше докладывал, помните? Кстати, после ухода эксперта антиквар прогорел. Магазинчик прикрыли, народ разбежался. Теперь там салон «Чаровница», хрен редьки не слаще, – ухмыльнулся помощник и снова прочистил нос. – А знаете, Андрей Ильич, кто был коллегой сеньоры Корелли и даже с ней дружил?

– Корелли?

– Она оставила фамилию итальянца. И по-моему, правильно сделала, – одобрил чапаевский тезка, – звучит красиво, правда?

– Не отвлекайся.

Василий Иванович обиженно шмыгнул носом.

– Эксперту очень симпатизировал продавец, отец депутата Козела. – Невыразительный взгляд оторвался от потолка, скользнул по начальственному столу и застыл на ботинке. – Говорят, они даже дружили.

– И что?

– Старик мечтал о хорошей невестке.

– Ты собирал информацию или сплетни?

– Чтобы добыть крупицу золота, приходится промывать много породы. Извините, Андрей Ильич, но не могли бы вы сначала дослушать, а уже потом делать какие-то выводы? – и с достоинством провел платком под покрасневшим носом.

Верный Голкин, похоже, за несколько дней узнал столько, на что другому не хватило бы и нескольких месяцев. Какой ценой дались эти знания, можно только догадываться. Воспаленные от недосыпа глаза, ввалившиеся щеки, хрипловатый голос и насморк говорили о многом. Василий наверняка мало спал, перекусывал на ходу да еще, кажется, здорово простудился. И все для того, чтобы потрафить капризам шефа. Не из угодливости (северянин этим качеством не обладал ни на йоту), но из искреннего уважения и желания помочь запутавшемуся мужику. В Лебедеве шевельнулась совесть.