Зачем смерть давала шанс

Садовский Николай

Молодой парнишка, осмелев окончательно, выскочил в центр камеры и крикнул Максиму.

– Эй, вертухай, зови доктора. Здесь человеку плохо. Если помрет, то вы опять на нас его труп повесите. С нас хватит и своих.

Окошко закрылось. Вскоре открылась дверь. В камеру вошли Максим и его напарник.

Максим, глядя на лежащее на полу тело, грозно спросил:

– Что произошло? Эй, новенький, это ты его так?

– Не, гражданин начальник, – не унимался мальчишка. – Это он сам. Мне кажется, что у него с головой не все в порядке. Представляешь, он лежал, потом как заорет, что готов написать явку с повинной. Потом побежал к двери, но споткнулся и врезался

в дверь своей башкой. Мы смотрим, он не шевелится. А вдруг он помер? Я страсть как боюсь мертвяков, – сказав это, он взобрался на верхнюю кровать и, прикрывшись потрепанным одеялом, стал трястись, изображая страх.

– Шкет, прекрати паясничать, говорите, что здесь произошло.

– Гражданин начальник, все так и произошло. Шкет говорит правду, – стали настаивать на правдивости его слов сокамерники.

– Ладно, потом разберемся. Ваня, давай его вытащим в коридор. Нужно позвонить доктору, пусть его осмотрит.

Они, подхватив лежащего подмышки, с трудом вытащили безжизненное тело в коридор. Когда за ними закрылась дверь, все облегченно вздохнули.

– Зуб, – Шкет уже крутился вокруг стола, – теперь ты опять будешь смотрящим?

– Я теперь не знаю, что делать. Теперь он главный, – смутившись, Зуб посмотрел на Антона.

– Мелкий, сядь и не мельтеши перед глазами, – ответил за него Антон. – Будет Зуб смотрящим, никуда не денется, по крайне мере, пока не пойдет по этапу.

– Здорово, а то этот боров загонял меня. Шкет сделай то, Шкет принеси это, Шкет налей, Шкет прибери. Загонял напрочь.

– Ты особенно не обольщайся, теперь я буду тебя гонять. У меня тоже не забалуешь.

– На тебя, Седой, я не в обиде буду, ты все же свой мужик, а не то что этот бугай.

– Седой? Это что, ты мне новое погоняло придумал?

– Ты извини, как-то само собой вырвалось. Ты на вид еще очень молодой, а весь седой до последнего волоска.

– Не извиняйся. Все равно мне придумали бы кликуху. Седой не хуже других кличек. Пусть будет, я не в обиде.

– Слушай, Седой, а в тебя, правда, стреляли? Неужели красноперые?

– Да, нашлись такие. Вот смотри, – Антон расстегнул рубашку, показывая ему шрам от ранения.

– Ничего себе, смотрите мужики, правда, стреляли. Прямо в сердце.

– Не совсем в сердце, но очень близко. Я тогда долго в больничке лежал. Спасибо доктору, можно сказать, что с того света вытащил.

– Я бы, наверное, не выжил, – робко скал Шкет.

– Значит не надо подставляться. Тебе вообще, пока молодой, с девчонками гулять надо, да на танцы бегать в свое удовольствие, а ты по тюрьмам свою молодость и здоровье гробишь.

– А сам-то ты, тоже не на курорте паришься.

– Ты, сынок, на меня не равняйся. Я в свое время погулял. Ты не смотри, что я молодо выгляжу, у меня двадцать с хвостиком лет в войсках спецназа. Меня после этого ранения на пенсию определили. Вроде как по состоянию здоровья.

– А за что тебя к нам определили? Тебе, я полагаю, красная зона должна светить. Статья-то серьезная у тебя?

– Да какой я красный, я ведь пенсионер, значит обыкновенный человек, как все. Но я с тобой согласен. По закону я должен сидеть в красной зоне. Каму-то очень хочется, чтобы я сидел именно с вами. Меня даже к вам бросили только с одной целью, чтобы вы меня хорошенько пресанули. Видишь ли, я у них вроде как в несознанке.

– Интересно, а что они тебе шьют?

– Мне проще перечислить, что они не шьют. На мне участие в незаконных боях на ринге, есть такие незаконные бойцовские клубы. Еще на мне, как минимум,

семь трупов, наркота, валюта, а к этому добавь серьезно замазанный ствол, вот в совокупности мне светит как минимум вышка. А вообще я сижу здесь за то, что по сути я честный человек. Я честно служил своей родине. Дослужился до полковника. Имею множество наград, в том числе и боевых. Если ты не знаешь, за что в наше время дают боевые награды, то я скажу. Я принимал участие практически во всех боевых точках нашей планеты. Это, конечно, секретная информация, но то, что власть со мной так обошлась, это снимает с меня все обязательства перед ней. Я уже здесь больше восьми месяцев парюсь. Все это время меня в одиночке держали, а теперь после неудачи в вашей камере они, скорее всего, пойдут на крайнюю меру. Им не остается ничего другого, как только грохнуть меня. Я думаю, что именно этим закончится мое присутствие здесь.

– Нифига себе. Вот это расклад.

– Ладно, мелкий, заканчивай свой допрос. Ты лучше достань из моей сумки сигареты. Это мой скромный вклад в общий котел. Другого все равно нет. Мне передачи некому носить, да если бы и принесли, все равно не пропустят, а после того как наседку раскрыл, опять в одиночку бросят. Я скоро разговаривать разучусь.

– Ты, Седой, не отчаивайся. Пока человек жив, он живет надеждой. Не знаю как тебе, но мне почему-то кажется, что у тебя будет все хорошо, – философски заметил Зуб.

– Ну, что мы все обо мне, ты, Зуб, расскажи, что произошло в тот день в зоне, после того, как меня подстрелили?

– Ты и так все помнишь, наверное. Я начну с того места, как раздался тот злополучный выстрел. Никто из нас тогда не предполагал такой подляны. После выстрела все растерялись, не понимая, что происходит. Стали приходить в себя, только когда ты упал. Твои ребята тогда здорово сработали. Один лег на тебя, прикрывая своим телом, а остальные закрыли вас плотным кольцом. Когда они направили оружие в сторону администрации, мы догадались, что выстрел был с их стороны. Ты, по-видимому, был еще в сознании, и что-то сказал своему бойцу, потому что он сказал: «Приказ командира – огонь не открывать».

Тогда один из твоих бойцов, повернувшись в сторону администрации, гневно крикнул:

– Предупреждаю, если прозвучит еще один выстрел, или я услышу щелчок затвора, мы за своего командира разнесем в пух и прах весь ваш курятник.

Такой яростной речи мне не приходилось еще слышать. У нас даже дрожь пошла по телу от этого голоса. Затем уже тихим голосом приказал нам без паники следовать в бараки. Мы потом из окон видели, что твои бойцы, дождавшись, когда скроется последний зек в барак, положили тебя на автоматы и понесли к воротам. Остальные держали оружие на изготовку, готовые в любой момент открыть огонь. Когда тебя эвакуировали, и все понемногу успокоились, мы долго обсуждали этот инцидент. Тогда мужики говорили, хоть ты и красным для нас был, но и многие из нас пошли бы на ножи за тебя. Вся зона тебя уважать стала. А знаешь почему?

– Скажи, мне это очень интересно.

– Да потому, что все видели, как твои еще юные по сути мальчишки, закрывали тебя своими телами и готовы были защищать своего командира, даже не зная, жив ты или нет. Мне тогда показалось, что твои ребята, если бы в них стали стрелять, все как один погибли бы, но не отступили бы. Череп тогда тоже слышал, как ты сказал своему солдатику, чтобы огонь не открывали.

Зуб замолчал, о чем-то сосредоточенно думая. Было видно, что воспоминания даются ему нелегко. Антон видел, что его что-то беспокоит, но торопить не стал.