Загадка 602-й версты
Шрифт:
«Эк, куда уж занесло!— даже удивился Могутченко.— До «аэроплана» отсюда верст тридцать с гаком. И видели покойника сразу трое лесорубов из артели Логунова. Интересно, что это за Логунов Артамон Феоктистович?— размышлял Могутченко, выписывая фамилию из донесения в записную книжку.— Сдается мне, что с теми, кто нацеливался на домик Когутов, он не связан. Самостоятельно работает, прохвост, палочки в колеса советской власти тихой сапой сунуть пытается».
Почти в каждом сообщении говорилось о тревожных слухах, пугающих суеверных лесорубов. «Черти сиволобые,— с горькой усмешкой думал о них Могутченко.— Такую силу
С десяток фамилий людей, видевших «своими глазами» покойного Когута в лесосеках, перекочевало с отдельных листков на записную книжку Могутченко, пока он просмотрел все донесения. Телеграфные аппараты молчали, телеграфист сидел, уткнувшись в газету.
— Слушай, Сергей,— свернув донесения и спрятав их во внутренний карман полушубка, попросил его Могутченко,— позвони на Узловую. Пусть соединят с Сазоновым. От тебя удобнее говорить.
Телеграфист молча отложил газету и взялся за телефон. Через минуту, добившись «прямой», он протянул трубку начальнику отдела.
— Сазонов слушает,— пророкотало в трубке.
— Вот что, Сазонов,— заговорил Могутченко.— Организуй срочную проверку снабжения лесорубов промтоварами. Все ли, что выделили, доходит до лесосек. Понял?
— Ясно,— басовито ответила трубка.
— Предупреди там всех хозяйственников и кооператоров, что если хоть что-нибудь они на так называемые спецнужды оставили, головы снимать будем. Без всяких скидок на прошлые заслуги. Надо добиться, чтобы немедленно в лесосеки были отправлены все промтовары. Все без исключения. Ясно?
— Понятно,— пробасила трубка.— А когда сам вернешься?
— К ночи буду. У тебя есть что ко мне?
— Нет. У меня порядок.
— Ну, бувай!— попрощался Могутченко и повесил трубку.
— Значит, решил по контрреволюции мануфактурой вдарить?— спросил телеграфист.
— А как же,— согласился Могутченко.— Если кто со страху перед мертвяком и решит дернуть с лесозаготовок, так его дома собственная жена с кишками съест. В гроб загонит, если узнает, что муж удрал, а мы пятнадцать процентов выработки отоварили ситцем. Денька три-четыре в лесосеках с мануфактурой проканителятся. А нам всего этих трех-четырех дней и не хватает, чтобы контру под ноготь взять. Ну, спасибо за ласку. Бувай, браток.
Было уже около полудня, когда Могутченко, выйдя из вокзального помещения, направился вдоль путей к казарме взвода охраны. Зимний день короток, моряк торопился, чтобы часам к шести управиться со всеми делами и уехать на Узловую. Вдруг Могутченко услышал, что его кто-то окликает.
— А! Алеша!..— приветливо отозвался он.— Ты, что это, в стрелочники ушел? Изменил пилораме?
— Да нет, товарищ Могутченко, что вы,— смутился парень.— Я с завода никуда.
Небольшую, всего на две рамы и один шпалорезный станок, лесопилку Алешка именовал только заводом.
— А здесь чего отсиживаешься?
— Дядьку подменил. Он прихворнул малость. А сменщик что-то задерживается. Да вы заходите в будку.
— Тороплюсь, Алеша,— отозвался было Могутченко, но, увидев на
— Нехорошее дело получается, товарищ Могутченко,— понизив голос, ответил Алешка.
— Что ж, зайдем, потолкуем,— согласился начальник отдела и, согнувшись чуть ли не вдвое, с трудом протиснулся в узкую и низенькую дверь будки стрелочника.
— Ну, что у тебя стряслось?— спросил он, расстегивая полушубок и садясь поближе к раскаленной «буржуйке».
— Данило Романович вчера обходил свой участок,— торжественно сообщил Алешка.
Внешне Могутченко никак не реагировал на это сообщение. Довольно покряхтывая, он протянул руки к печурке и, казалось, ощущение тепла было единственным, что сейчас его занимало. А в душе заскребли кошки. Неужели даже этот молодой, проучившийся в школе больше чем он сам, паренек, поверил вздорному слуху. Значит, не только неграмотные лесорубы и возчики, но и кадровые рабочие, а может быть, и железнодорожники поверят в эту чепуху, побоятся работать в местах, где покойники даже в гробах не знают покоя. С минуту Могутченко молчал, как бы наслаждаясь теплом, а затем спросил рассеянным тоном:
— А ты, часом не того... не во сне это увидел? А может, заболел.
— Я-то не заболел, товарищ Могутченко,— с нескрываемой обидой в голосе ответил Алешка.— А вот трое наших возчиков больные лежат. Заболели... медвежьей болезнью.
— Медвежья болезнь от любой неприятности может случиться,— хохотнул Могутченко.— Особенно с перепугу,— и, сразу согнав улыбку, сказал:— Рассказывай все, как было.
— Возчики нашей смены вчера сильно припозднились,— торопясь, захлебываясь, перебивая сам себя, начал Алешка.— Мы всю последнюю неделю восемнадцатиаршинную нолевку на брусья гоним. Спецзаказ срочный... Брусья идут, во!.. Ну, а они хлысты из лесосек к нам подвозили. Возвращались домой в Папиненки уже за полночь. Двенадцатичасовой скорый прошел уже. Подъехали к переезду и видят: старый Когут с фонарем на путях стоит, снег с деревянной ноги о рельсу сбивает. Они едут через переезд, а Когут их освещает фонарем и смеется громко, но ничего не говорит.
— Да ну!— искренне удивился Могутченко.— А возчики что? Вот, наверное, деру дали?
— Они вначале обмерли с перепугу, а потом как начали лошадей кнутами нажаривать. Лошаденки усталые, еле идут. До самых Папиненок драли,— посочувствовал Алешка и вдруг расхохотался.
— Ты чего?— удивился Могутченко.
— Да, понимаете, товарищ Могутченко,— сквозь смех продолжал Алешка.— На задних санях Петрован Зверев ехал, так тот выскочил из саней, по целине обогнал всех и рванул в деревню своим ходом. Которые на лошадях, далеко от него отстали.
Алешка захохотал, посмеялся и Могутченко, А на душе старого чекиста было невесело. Зверев — детина, косая сажень в плечах, семивершковый комель трехсаженного бревна один на плечо поднимает, бывший красноармеец, а в таком пустячном деле струсил. Он мог бы прохвоста, торчавшего на путях, в узелок завязать, а вместо этого удрал. Испугался и удрал.
Алешка, все еще смеясь, продолжал рассказывать:
— Когут был в своей черной бекешке, в треухе и даже...
— Когут похоронен в Богородском на кладбище, а бекешка его в кладовой у Полозова лежит,— перебил Алешку Могутченко.— Это какая-то контра Когута изображает. Панику вызвать хочет.