Загадка «снежного человека». Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах

Поршнев Борис Федорович

Автор этих строк, принимавший участие в работах Памирской экспедиции 1958 г. в качестве заместителя председателя научного совета-экспедиции, мало того, бывший ее инициатором не может согласиться с тем ее описанием, которое полтора года спустя было дано в опубликованных проф. К.В. Станюковичем очерках под названном «По следам удивительной загадки».

Беллетристичность и увлекательность этого повествования не могут заменить отсутствующего в печати научного отчета о работе экспедиции по проблеме «снежного человека». Наиболее осторожным был бы вывод, что эта экспедиция не дала достаточных материалов для окончательного суждения о наличии или отсутствия на Памире немногочисленных особей «снежного человека» или о возможности их единичных спорадических заходов сюда с территории соседнего Синьцзяна (КНР). Неоправданным является заключение Станюковича, будто обнаружение археологами кое-где на Памире стоянок людей каменного века исключает возможность поисков

здесь «снежного человека», ибо, якобы, по утверждению ученых, сохраниться до сих пор «снежный человек» мог только в той области, где людей не было прежде и нет теперь, или где люди появились совсем недавно. Трудно сказать, каких ученых имеет в виду Станюкович, но, во всяком случае, принятие этого тезиса означало бы безнадежность поисков «снежного человека» не только в Тибете, но и в стране шерпов в Непале. В действительности вопрос о разграничении человеческой эйкумены и ареала «снежного человека» никогда не ставился так упрощенно. Густота человеческого населения в эпоху каменного века, тем более древнего каменного века (палеолита), была столь невелика, что нет причин воображать себе, скажем, Памир, сплошь занятым людьми, вытеснившими нижестоящих приматов. Ведь вытеснение горилл с западного побережья Африки, где их видели римляне, в малодоступные недра материка произошло не в каменном веке, а сравнительно совсем недавно. Указанные соображения К.В. Станюковича показывают, что начальник экспедиции не имел научного биологического предположения о существе, которое он обещал разыскивать на Памире. Это впечатление подтверждается напечатанной тем же автором уже после экспедиции, но написанной до нее, научно-фантастической повестью «Человек, который его видел», где рассказывается о преследовании одним исследователем Памира последнего остававшегося в живых экземпляра «снежного человека», погибающего в финале повести в бурных водах горной реки; не оспаривая права на художественный вымысел, нельзя не отметить полнейшего несоответствия образа, выведенного здесь, образа какого-то беспомощного травоядного, неспособного даже долго убегать от преследующего его пешком безоружного человека, основам всякой современной биологической гипотезы о «снежном человеке». Руководствуясь такой неестественной моделью, конечно, ничего нельзя было найти на Памире, даже если бы подлинный «снежный человек» прятался в соседнем ущелье.

Неоправданным является и утверждение председателя научного совета экспедиции С.В. Обручева, будто произведенные в 1958 г. исследования на Памире, в частности, бассейнов Сарезского озера и верхнего течения р. Мук-су, показали, «что экологические условия этой горной страны неблагоприятны для существования здесь крупного примата».

Это заявление ставит неумолимый вопрос: неужели начальник экспедиции и председатель ее научного совета до отправления экспедиции не знали экологических условий Памира, в том числе указанного района, давно изученных и описанных в специальных изданиях и в учебниках? Неоспоримо, что Памирская экспедиция 1958 г. не внесла уловимых изменений в прежние познания об экологических условиях этих мест.

Наконец, Памирская экспедиция 1958 г. не смогла ничего дать и для проверки сообщения гидролога А.Г. Пронина о его наблюдении 1957 г. Правда, дойдя до устья Балянд-Киика, по словам К.В. Станюковича, «альпинисты и ученые убедились, что с того места, где стоял Пронин, до того места, где он видел снежного человека, так далеко, что разглядеть как следует решительно ничего нельзя».

Столь же категорически сказано в предисловии С.В. Обручева к книге Иззарда: «Проверка показала, что А. Пронин находился на таком большом расстоянии от склона, где, появилось животное, что не мог бы отличить медведя от человека».

Однако в действительности проверки не было и ученые, и альпинисты ни в чем не убедились, так как Пронина с ними не было, а без него никто не мог точно указать, где именно он стоял, на каком расстоянии от склона. Полемический задор не должен был бы увлекать авторов за пределы, допускаемые в научном исследовании.

Однако Памирская экспедиция 1958 г. не осталась бесплодной для исследования проблемы «снежного человека». Но только ее главный результат в этом отношении принесли не отряды, ходившие в безлюдные места Центрального Памира, а небольшая и поздно включившаяся в работу опросно-этнографическая группа. Автор этих строк, проделав маршрут на Сарезское озеро, хотя и незабываемый по впечатлениям, все же по возвращении на базу решил не тратить далее времени на бесперспективные в данных условиях поиски в безлюдных горах, а присоединиться к указанной группе. Она успела проделать три маршрута и собрать свыше ста записей.

Из четырех участников группы трое (А. Грюнберг, В. Бианки, Б. Поршнев) держались мнения, что рассказы киргизов и таджиков о диком волосатом человеке («гуль-бияване», «адам-джапайсы» и т. п.) могут свидетельствовать если не о современном, то о древнем обитании на Памире действительного неизвестного науке высшего примата, воспоминания

о котором уже частично облеклись в формы фольклора; напротив, одна из участниц (А. Розенфельд) даже самые реалистические сообщения пастухов и охотников сопровождала известным комментарием «не может быть!» и относила поэтому к области мифологии.

Думается, что аргументы большинства были куда убедительнее (см. гл. 14); особенно плодотворный последний маршрут группы (в составе Л. Грюнберга, В. Поршнева) в Чеш-Тюбе, крайнюю юго-восточную местность Восточного Памира, где были записаны совершенно нефантастические указания киргизов на район обитания «диких людей», дал возможность завершить постепенно складывавшуюся гипотезу: «снежный человек» в историческое время оттеснялся людьми с Западного Памира, где сведения о нем наиболее туманны, в Восточный Памир, где они более облечены плотью, и, наконец, в Китайский Восточный Памир (юго-западный Синьцзян), где они и вовсе свободны от какой-либо фантастической примеси и носят совершенно тот же характер, как и описание любого дикого животного.

Таким образом, главным результатом Памирской экспедиции была разработка на местном материале проблемы ареала «снежного человека». Ареал «снежного человека» и здесь получил не статическое, а динамическое, историческое определение, совершенно так же как на монгольском материале в трудах проф. Жамцарано и его школы.

Эта параллель не случайна. Ведь уже шел полным ходом процесс синтезирования разных источников и разных направлений исследования о неизвестном гоминоидном примате Азии. К лету 1958 г. уже был совершен решающий шаг в постановке на научную почву проблемы ареала «снежного человека». А именно, была выдвинута мысль что, может быть, данные отечественных ученых о неизвестном высшем прямоходящем примате Монголии и других областей Центральной Азии (см. гл. З) и данные зарубежных исследователей о неизвестном высшем прямоходящем примате Гималаев и Каракорума (см. гл. 4) относятся к одному и тому же виду живых существ. Этот мост, перекинутый через всю Внутреннюю Азию с севера на юг, мост объединивший оба прежде изолированных друг от друга источника сведений, казался в первый момент слишком смелым. Но очень скоро стала ясной продуктивность такой догадки. С одной стороны, как говорилось в гл. 1, она впервые открыла широкий простор для применения важнейшего инструмента науки – сравнения. Следует еще раз подчеркнуть, что сравнение само есть средство доказательства достоверности данных, если они имеют вполне независимое друг от друга происхождение. С другой стороны, эта идея объединения в одно целое сведений о человекоподобном диком примате из северных районов и из южных районов Внутренней Азии, разделенных несколькими тысячами километров, была, действительно, полным преобразованием всех представлений об ареале «снежного человека».

Следует тут же отметить, что идея эта родилась не только у меня, но почти одновременно со мной у нескольких авторов – настолько она была внутренне необходима, оправдана имеющимися материалами. Проф. В.А. Хахлов (Москва), едва наша печать стала широко информировать общественность о гималайско-памирском «снежном человеке», выдвинул положение, что тянь-шаньский «дикий человек» («ксы-гыик»), которым он занимался в 1907–1914 гг., является несомненным аналогом этого ныне привлекшего внимание «снежного «человека». В дальнейшем В.А. Хахлов развил гипотезу о вероятных периодических, может быть сезонных, миграциях этих существ от Тянь-Шаня до Гималаев, а также о предполагаемом им постепенном сдвижении основной популяции из северных нагорий и хребтов Центральной Азии все более на юг, в частности, в Тибет, т. е. опять-таки в сторону Гималаев.

Точно так же и проф. д-р Ринчен (Улан-Батор) пришел к мнению, что монгольский «алмас» (он же – «хун-гурэсу») является не чем иным, как «монгольским близким родичем «снежного человека»«. В глазах этого видного монголоведа обнаружение в Гималаях признаков обитания человекоподобного дикого существа явилось хоть и отдаленным, но блестящим подтверждением выводов его учителя проф. д-ра Жамцарано о реальном обитании в Гоби такого же реликтового животного.

В известной степени независимо от всех названных авторов и антрополог д-р Е. Влчек (Прага), занимавшийся сначала вопросом о реконструкции формы черепа гималайского «снежного человека».

Достойно удивления размышление французского антрополога проф. А. Валлуа по данному вопросу. Ему известно только, что советские и монгольские ученые констатировали наличие в Монголии данных, аналогичных «классическим» сведениям из Гималаев. «Но, – пишет он, – вместе того, чтобы разрешить проблему, это расширение только усложнило её, ибо ничто не доказывает, что алмас и йе-ти представляют то же самое. И в особенности представляется удивительным один факт: если уж есть в Центральной Азии область, где следовало бы ожидать встреч с йе-ти, то это северные склоны Гималаев и собственно Тибет… Однако, когда мы переходим из Гималаев в Тибет, рассказы неожиданно прерываются и появляются снова лишь через тысячу с лишним км далее, в Монголии! Такая лакуна поистине курьезна».