Загадка «снежного человека». Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах
Шрифт:
Интересные записи о «ми-гё» собрал польский журналист Мариан Белицкий, посетивший Тибет в 1956 г. Прежде всего, во время пребывания в Лхасе, он узнал от высокопоставленных лам, что термин «йе-ти» (по-непальски) и «ми-гё» (по-тибетски) означает одно и то же. В дальнейшем он узнал от своего переводчика, что по убеждению тибетцев – «ми-гё» действительно существуют, обитают они где-то в Гималаях и в северных горах (как видим, полное совпадение со сведениями Гэ Лана). Нашел, наконец, Белицкий и человека, который не боялся говорить с чужеземцем о «ми-гё» и рассказал ему о своей непосредственной встрече. Два года назад, когда они проходили через Ятонг, его брат на пути из соседней деревушки услышал треск в кустах и, оглянувшись, увидел выглядывавшего из ветвей «ми-гё». Последний был коричневого цвета, у него много волос над лбом. Он не издавал никаких звуков, только протянул длинные руки, тоже покрытые шерстью. Рассказчик скрылся бегством. Ятонг, объяснил Белицкому собеседник, лежит в долине Чумби, врезывающейся клином в подножие высоких Гималаев между Сиккимом и Бутаном. Тамошние люди уверяют, что «ми-гё» приходят в долину с гор, а высокие вершины это место их обитания. Живут они в пещерах на недоступных горах или в недоступных ущельях. Вниз спускаются редко, только за кореньями и плодами, которыми они питаются, иногда за теплом в трескучие морозы, иногда же, якобы, за людьми. Несколько подробнее удалось Белицкому поговорить
Опросы, проведенные Белицким, дали и еще один важный результат. Ему удалось откровенно поговорить лишь с очень немногими. Ламы, хотя и подтверждали, что они слышали о «ми-гё», не считали удобным говорить об этом гопсею (буквально: человеку с желтыми волосами, т. е. чужеземцу). Многие утверждали, что будет плохо тому, кто рассказывает чужеземцу о «ми-гё». Один видный и довольно образованный лама так ответил на вопрос, почему люди столь неохотно говорят о «ми-гё»: «Может действовать две причины. О священных вещах, – а народ верит, что ми-гё являются священными существами, – вообще говорится неохотно, особенно с чужими, с иностранцами. Это первое, во-вторых, если бы весть о ми-гё достигла далеких стран, экспедиции иностранцев стали бы появляться у нас слишком часто». Более всего несловоохотливость населения по этому вопросу объясняется множеством поверий, окружающих «ми-гё». «Ми-гё, хотя и священное существо, но плохой признак, если его увидит человек», – говорил Белицкому один собеседник. Да и разговаривать о нем небезопасно (точно так же, как, например, о тигре или о медведе во многих географических областях) (ИМ, III, № 92).
Со слов одного китайского студента в Днепропетровске В.О. Ванк записал некоторые рассказы и легенды тибетцев о «ми-гё». Во многих местах Тибета, по словам студента, жители летом спускаются с гор в долины, когда же на зиму они возвращаются в свои оставленные пустыми дома в горах, то замечают, что в домах похозяйничал «ми-ге». Однажды якобы были найдены и два трупа перепившихся оставленным пивом и передравшихся «ми-гё»; люди отнесли их головы в один из тибетских храмов, где эти черепа хранятся и поныне, но ламы не допускают туда чужеземцев. Жители Западного Китая утверждают, что «ми-гё» часто похищают и уносят в горы из любопытства домашнюю утварь, которую люди затем нередко находили высоко в горах (ИМ, II, № 44).
Если часть сведений, как мы видели, указывают на Южный и на Северный Тибет, то есть и некоторое число указывающих на Восточный. Так, весьма авторитетный и прославленный в буддийских кругах лама Тсултун Замбо, во время паломничества в горы у восточной границы Тибета, находясь в благочестивом отшельничестве у какой-то из горных вершин, приручил одного «ми-ге» («ми-ргу»). По его описанию, это было обезьяноподобное существо чуть ли не 2,5 м ростом, с туловищем покрытым шерстью длиной в 4 см, со смуглым лицом. Лама сказал: «Он не только не причинил мне вреда, он помог мне в моем отшельничестве. Он не умел разговаривать, но отличался большим умом» (Иззард Р. Op. cit., с. 57). Запрошенный нами председатель Всекитайской буддийской ассоциации Шэрап Джамцо в своем любезном ответе сообщил между прочим, что тибетский «ми-гё» является животным, похожим на обезьяну, но более крупным; различные виды «ми-гё» отличаются своим ростом и силой. Шэрап Джамцо подчеркивает, что он не знает, какое именно животное непальцы называют «йе-ти», но полагает, что оно отлично от тибетского «ми-гё». Последний, по словам Шэрапа Джамцо, «крупнее обезьяны и выше ее на половину тела. Человеческой речи не понимает. Говорят, водится в лесистых долинах восточного Кон-по Тибета и южного Мон-юля. Не знаю, водится ли он в других областях…» (ИМ, III, № 91).
Один из важных выводов из обзора описательного материала по Тибету состоит в том, что здесь ламаистское духовенство является существенной помехой на пути проникновения в тайну «снежного человека», хотя и обладает о нем обширными сведениями, которые подчас по крупицам удается от них добыть. Есть немного сообщений, что в буддийских храмах и монастырях хранятся и используются для культа и обучения отдельные кости, шкуры и даже целые мумии «ми-гё». Так, например, давно уже опубликованы сведения, что, по словам ламы Чемед Ригдзин, он сам осматривал мумифицированные тела двух «ми-гё»: одно в монастыре Римбоче в Восточном Тибете, другое – в монастыре Сакья (провинция Шигадзе) в Западном Тибете (Иззард Р. Op. cit., с. 56; ИМ, III, № 89). И Стонору какой-то старик рассказал, что в Тибете, вблизи Шигадзе, есть монастырь, в котором он сам видел вместе со шкурами медведей, леопардов и других диких зверей также и шкуру «мих-ти» (Стонор Ч. Op. cit., с. 166). Наконец, надо напомнить и совершенно независимое от предыдущих приведенное выше сообщение Н.В. Валеро-Грачева о том, что по многочисленным данным он знает о наличии в монастыре Сакья (в южном Тибете, на реке Томчу) хранящейся среди мумий других животных мумии «ми-гё». Остается все же довольно неясным вопрос о том, является, ли «снежный человек» для буддийской, и, в частности, ламаистской веры в узком смысле слова священным животным. Мы встречаемся и с положительными и с отрицательными утверждениями. Но сам этот эпитет «священный» настолько неясен, что допускает разные толкования. Пока мы можем с уверенностью утверждать, что ламаистское духовенство в общем препятствует распространению сведений об этом существе, считает их в той или иной мере секретными, а самого «ми-гё» хранит под некоторого рода покровительством. Существует глухое известие, связанное с легендой об истреблении в прошлом людьми этих существ, будто верховная власть (т. е., очевидно, далай-лама) строго запретила их дальнейшее уничтожение; кто знает, может быть это сыграло какую-то роль в том, что реликты, интересующего, нас человекоподобного дикого животного еще сохранились в Тибете до последнего времени.
Если данные по Восточному Тибету остаются пока довольно скудными, то дальше на восток, в отношении особого района Чамдо (Сикан), как и провинции Цинхай, мы не располагаем
Двигаться ли нам дальше на восток, в горные районы Южного Китая? Но там мы оказываемся уже в области фольклора, – по-видимому, в одной из ветвей, отходящих от основного ареала «снежного человека», где может быть в древние времена он и обитал или мог появляться непосредственно из основного ареала. Вспомним, что в XVII в. Кирхер распространял область обитания человекоподобного волосатого животного вплоть до гор провинции Фуцзянь. Но ныне там давно нет и слонов, которых он описывал, и, очевидно, «лесных людей». Память о последних живет здесь в виде легенд, преданий, поверий. Проф. Фу Мао-цзи, заместитель директора Института Национальных меньшинств при Китайской Академии наук, сообщил о народном поверье, сохраняющемся в провинциях Фуцзянь и Юньнань. Крестьяне, отправляясь работать в сторону гор, по старинному обычаю надевали на правую руку нечто вроде трубки из бамбука: если придет «дикий человек» и попытается напасть, надо протянуть ему защищенную бамбуковой трубкой руку; не понимая хитрости, «дикий человек» схватывает зубами бамбуковую трубку, смеясь при этом от радости, а крестьянин, освободив руку, спасается бегством. Проф. Фу Мао-цзи добавляет, что подобные же легенды распространены в Тибете и Сиккиме. Мало того, говорит он, и в старинной книге «Шинхай-дзин» в двух местах упоминаются сходные поверья, но следует заметить, что простой народ, хранящий эти предания, никогда не читал указанного произведения (ИМ, II, № 43). Добавим попутно, что совершенно тождественное предание бытует, как недавно стало известно, и на границе Вьетнама и Камбоджи (ИМ, III, № 101).
Как нам построить дальше свой обзор карты КНР и МНР? Можно было бы двинуться теперь к горной части провинции Шэньси. Но мы лучше оставим ее на конец обзора, а сейчас вернемся к районам, примыкающим к охарактеризованному в начале главному очагу в юго-западном Синьцзяне. Двинемся на север от этого очага по необозримым просторам Синьцзян-Уйгурской автономной области КНР. Как упоминалось, генерал-майор П.Ф. Ратов сообщил в Комиссию по изучению вопроса о «снежном человеке» о трех районах этой области, где, по его сведениям, обитают «дикие люди». Один из них район оз. Лобнор.
«Дубань в Урумчи – рассказывает П.Ф. Ратов – не рекомендовал мне ехать в район оз. Лобнор, так как там много «диких людей». Говорилось даже, что они могут съесть. Речь идет о колоссальной низменности вокруг Лобнора сплошь покрытой камышом, длиной в 450 и шириной в 150 км, совершенно не имеющей населения». Вспомним, что еще Н.М. Пржевальский имел сведения об обитании в этих камышах, как и в близлежащих болотах Нижнего Тарима, совершенно диких человекообразных существ, не знающих ни одежды, ни огня, пожирающих сырую рыбу. И вот одного из них, по-видимому, довелось своими глазами увидеть в 1937 г. ныне покойному советскому маршалу П.С. Рыбалко, о чем, со слов последнего, сообщает П.Ф. Ратов. Однажды, когда П.С. Рыбалко проезжал восточнее оз. Лобнор и севернее хребта Алтын-Таг, китайский офицер сообщил ему, что в обозе находится пойманный кавалеристами «дикий человек». П.С. Рыбалко застал пленника лежащим привязанным к повозке-двуколке (арбе), но поймавшие его кавалеристы иногда давали ему идти за арбой на привязи. В таком случае он шел всегда только на ногах, никогда но становясь на четвереньки. П.С. Рыбалко очень подробно рассказывал об этом существе. Без всякой одежды, очень грязный, желтой окраски. Обликом он был похож на человека, но на дикого, возможно, на ископаемого обезьяно-человека. На голове – очень длинные волосы, спускавшиеся ниже плеч. Он был сутуловат, имел длинные руки. Никакой речи это человекоподобное существо не имело, ничего не говорило, издавало лишь звуки, похожие на писк и мяуканье. По словам населения, эти существа на воле питаются рыбой. П.С. Рыбалко дал указание везти «дикого человека» в Урумчи, имея в виду далее отправить его для изучения в Москву. Действительно, его везли еще дней восемь, но, не выдержав пути, «дикий человек» умер возле города Курля (ИМ, III, № 85).
В этой связи следует упомянуть об одном странном сообщении, относящемся к тем же местам. Проф. Бурхан, директор Института языков национальных меньшинств Китайской Академии наук, непосредственно со слов председателя правительства Синьцзян-Уйгурской автономной области Сайфуддина Азизова, сообщил Комиссии по изучению вопроса о «снежном человеке»: «В 1957 г. один охотник-уйгур встретил в районе оз. Лобнор существо, которое там принято называть «человек-медведь». Существо это передвигалось на двух ногах, было покрыто темно-коричневой шерстью, впрочем, не особенно густой. Охотник застрелил «человека-медведя», а затем снял с убитого зверя шкуру и передал ее в город Курля, где она хранится в настоящее время у начальника округа – Турсун Исраил» (ИМ, II, № 36). Несколько месяцев спустя после получения этого сообщения являющийся в настоящее время студентом московского вуза Тагатан Сагнашев, киргиз по национальности, родившийся и проживающий в районе, расположенном недалеко от оз. Лобнор, сообщил, что населению там хорошо известно о существовании в этих местах «диких людей». Он сказал, что ему известно о случае, сообщенном ранее проф. Бурханом, однако он внес небольшую фактическую поправку: охотник не застрелил это животное, а застал его попавшим в капкан и умершим, после чего снял шкуру и доставил в г. Курля (ИМ, III, № 86). Прошло еще несколько месяцев, и теперь утверждают, что убит был самый обыкновенный медведь. Как можно при этом объяснить, зачем охотник повез бы шкуру в далекий окружной центр – г. Курля? Столь же невероятно, чтобы начальник округа, получив шкуру простого медведя, стал сообщать об этом председателю правительства Синьцзян-Уйгурской автономной области. Между тем, когда, наконец, шкуру эту затребовали для изучения в Пекин, туда поступила именно шкура обыкновенного бурого медведя (или только его лапы, фотографии которых, не вызывающие ни малейших сомнений, пересланы из Пекина и в наше распоряжение). Все говорит за то, что на этот раз с полной точностью повторилась та же история, как и когда Пржевальскому вместо шкуры «хун-гурэсу» настоятель храма показал шкуру медведя. Прием, как видим, традиционный, наивный, но приносящий вред науке.