Загадка тауматургии

Борзов Виктор

— Плевать! Другие отключены, ждут привязки.

— Удовлетворительно, — поднес кольцо к губам. Прошептал: — Рассечь.

Алекс постучал по дужке очков два раза и посмотрел на посылку. Белизна медленно окрашивала тьму. Феи свободны.

Бывший охотник за мистикой наклонился к ящику и замер. Почти попался. Было бы глупо умереть от подобного.

Ловушка в ловушке. Практика искажала умы людей. Они учились видеть угрозу в любом обычном предмете. Знакомые вещи оборачивались носителями проклятий и привязанных сущностей. Со временем практики переставали адекватно

воспринимать «не магические» ловушки. Пистолеты, ружья и бомбы.

— Отлично сыграно, Джеймс, — ухмыльнулся Алекс и опустил руку в перчатке на посылку.

Когда она взорвется? Когда он откроет ее? Когда поднимет с пола? Или при любом движении? Насколько большим будет взрыв? Заденет ли соседей? Слишком много вопросов.

— Ты знаешь, что делать, Мисси, — прошептал бывший охотник за мистикой.

— Конечно! — раздался женский голос из перчатки. — Внутри взрывной механизм. Он включен. Взорвется от движения.

— Можешь выключить его?

— Нет. Переключатель соединен с часами. Снаружи не отключить.

— Обмануть?

— Слишком сложно. На изучение уйдет приличное количество времени. Часы тикают.

— Мы еще и на счетчике. Любопытно. Похоже, Джеймс решил хотя бы избавиться от дома.

Джеймс не рассчитывал на фей внутри посылки. Проскисиолог поставил все на бомбу. Разумно. С феями можно договориться, с бомбой — нет.

— Какой радиус взрыва? Заденет соседние дома?

— Достаточный, чтобы снести дом и подвал. Соседи в безопасности.

— Отлично.

— Указания?

— Уходим, — с досадой ответил Алекс. Он не знал много про бомбы и не умел обезвреживать их. Достал из кармана свернутый бумажный самолётик. — Сей, сообщи домашним, чтобы переключались на вторые оболочки как можно скорее. После переключись сам.

Протиснул в дом через щель для писем в двери и отступил подальше. В сельской местности у бывшего охотника за мистикой была дача. Второе убежище. О нем не знал никто. Алекс бывал там один раз, во время обустройства.

Он не сильно дорожил домом. С детства тянулись неприятные воспоминания. Мать, погибший в тюрьме отец, жена, дети.

Дети с бывшей женой жили далеко от столицы. За них Алекс не беспокоился. Они будут в порядке.

Бывший охотник за мистикой повернулся к дому спиной и зашагал прочь. Феи переберутся через Закулисье в новые оболочки на даче.

Проскисиолог объявил войну. Алекс закончит ее как можно скорее. Отделается малой кровью. Предотвратит большее насилие меньшим.

В конце концов, он ненавидел кровь.

Глава 29. Давние воспоминания

Сэмюэль видит сон. Далекие образы, чуждые воспоминания.

Он идет по длинной тропинке, по бокам в небо поднимаются гигантские ребра, с черного от дыма неба срываются серые хлопья.

Сэмюэль поворачивает голову налево, вдоль горизонта тянутся исполинские скелеты. Направо — та же картина. Кости покрывают землю, застилают взор.

Воздух обжигает кожу, холодный ветер продувает свежие швы. Нити удерживают куски плоти друг с другом.

Его разорвали

на части. Десятки бледных рук удерживали, пока бесчувственные ножницы резали плоть, как бумагу. У Сэмюэля забрали самое важное — то, что делало его им. Извратили и бросили на произвол судьбы. Так он считал.

Швы и раны не принадлежали ему. Такие же чужие, как все здесь. Он был зрителем, безвольным наблюдателем чьих-то воспоминаний.

Одиноко. Леденящая душу тоска давила на плечи. Нижняя челюсть прыгала то вверх, то вниз. Билась об верхнюю.

Сэмюэль бредет вперед.

«Никогда не умел извиняться», — доносится мужской голос.

Неизвестный язык. В голове звучит другой, женский голос. Он доносит до наблюдателя суть.

«Ты поймешь фальшь, — слова отскакивают от огромных ребер и иглами пронзают уши. Змеями подползают со всех сторон. Желают быть услышанными. — Всегда понимала».

Под ногами хрустят кости. Маленькие. Человеческие. Впереди виднеется гора.

«Мне не давали покоя твои слова. Твоя дилемма. Бесконечные желания, да? Забавное название. И до безумия точное, — в голосе проскакивает горечь. — Я ошибся. Может показаться, что так все и задумывалось. Помнишь загадку? Ту с одним ответом. Не существует иных решений. Только одно правильное. Все пошло наперекосяк. Ты должна понять. Само твое существование и есть ответ. Твое и других невезучих. Думаешь, я прошу прощения?»

Сэмюэль поднимается по горе человеческих костей. Осколки колются. Он не обращает внимания и бесстрастно идет вперед.

«Я ошибся, — с усмешкой повторяет голос. — В нашем ремесле трудно сделать что-то совершенное. Эти тела. Ты и так знаешь. Я слышу, как вестник перемалывает мою душу, отрывает кусочек за кусочком. Боли нет, страха — то же. Разочарование? Возможно. Высокомерие погубило меня. А я всех нас».

На вершине стоит мраморная статуя рогокошки. Четыре глаза смотрят на Сэмюэля. В каменных очах нет никаких чувств. Пустота.

Она разозлится, если он скажет что-то про тауматургию?

«Защити их. Нет. Защитите их. Сообщение не только для тебя, но и для других. Поймите их. Забудьте все, что вас связывало. Спасите от наших ошибок».

Костлявые пальцы впиваются в спину и вырывают его из сна.

Сэмюэль сидел в маленькой комнате. Тусклый свет лампы высекал из тьмы столик с инструментами, проход и деревянный стул.

Подвигал левой рукой. Тщетно. Веревка крепко удерживала запястье на подлокотнике. Кожа сильно зудела от тугого узла. Ноги не отлипали от ножек стула, правая рука... Правая рука свободно свисала.

Он заметил не сразу. Одежды не было. Сэмюэль голым сидел на стуле. Тело накрывала белая ткань.

— Проснулся? — проскрипел женский голос. — Не лгущий мальчик.

Парень повернулся на звук.

Сбоку от столика с инструментами стояла старуха в черном платье. Из-за цвета одежда сливалась с окружающей тьмой, голова и бледные сморщенные ладони, казалось, парили в воздухе. Она рассматривала скальпель.

— Где я?

— Даю одну попытку, — сухо объявила старуха. — Осмотрись и задай правильный вопрос.