Загадочные края
Шрифт:
– Он тогда захватил меня в плен, – самым спокойным голосом, чтоб не заболело сердце, заговорила Алклета. В конце концов, прошло уже много времени, и боль воспоминаний притупилась. – Я пробыла у него почти два месяца. Сама понимаешь, что в плену делают с молодыми девушками. Кроме того, он ненавидел моего мужа… То есть, тогда ещё только жениха. До него он добраться не мог, Сорглан с восемнадцати лет считался одним из лучших мечей Империи, и отряд у него всегда был лучшим. Потому всю ненависть перенёс на меня. Я тогда этого понять не могла и только плакала.
– Он вас изнасиловал?
–
– Это говорит только о том, что, во-первых, он совершенно нормальный мужчина, а во-вторых, он любит вас.
Румянец женщины стал ещё гуще.
– Да. Он не отказался жениться на мне и тут же женился, хотя у меня уже были подозрения… Ну, насчёт ребёнка. К сожалению, это оказалось правдой, Скиольд родился чуть больше чем через семь месяцев.
– Может быть, он просто родился раньше времени? – предположила Инга.
– Нет, Ингрид. – Женщина грустно покачала головой. – К сожалению, Скиольд нисколько не похож на Сорглана, хоть супруг мой и признал его наследником. Мой старший сын, к сожалению, очень напоминает своего отца. Я имею в виду того, кто на самом деле является его отцом.
– Понимаю. Но господин Сорглан признал его.
– Не признай он Скиольда, ему пришлось бы заявить, что я родила ребёнка от кого-то другого. Это сделало бы невозможным наш брак.
– Понятно. Ваш первенец в походе? Ещё не вернулся?
– Он живёт отдельно. Понимаешь, Сорглан и Скиольд… Как бы это сказать, плохо уживаются друг с другом. Мой муж дал ему небольшое поместье. Там Скиольд и живёт. Он и сейчас, наверное, там.
– Но вы видитесь, да?
– Конечно. Иногда. Я же мать. Каким бы ни был ребёнок, мать всё равно его любит. – Графиня грустно улыбнулась. – Даже если ребёнку уже за сорок.
Инга отвела взгляд. Они ещё немного побеседовали, но уже о вещах вполне нейтральных, и девушка отправилась в швейную – она хотела всё-таки поскорей закончить уже начатое платье хозяйки, чтоб приступить к шитью собственного. Госпожа так и не вышла из своей комнаты до самого вечера, и потому Инге пришлось относить ей и обед, и ужин. А потом возвращать поварихе еду почти нетронутой.
Инге было грустно. Как-то незаметно, но теперь уже наверняка, она умудрилась привязаться к графине. Её невозможно было не любить, настолько это был мягкий, приятный человек, добрая и удивительно милая женщина. Девушка поймала себя на том, как думает с досадой, что у неё-то такой матери не было. Мать Инги была тяжёлым, властным, неуживчивым человеком, не умевшим признавать свои ошибки и проявлять любовь. Дочь её, конечно, любила, потому что нельзя не любить мать, но, сколько помнила себя, находилась с ней в постоянном конфликте. Так её и запомнила – строгой невозмутимой женщиной с плотно сжатыми губами, с непроницаемыми глазами, прячущими
Вряд ли Алклета была идеальным человеком, но в ней было то, что делает общение уютным.
Инга стояла на террасе, открытой морю, и думала о бывшей хозяйке, а теперь просто госпоже поместья.
– Любуешься?
Сорглан подошёл беззвучно, как кот или привидение. Она оглянулась.
– Любуюсь, конечно.
– Закатом?
Небо, наполовину залитое всеми оттенками красного и золотого, было великолепно, но девушка отрицательно покачала головой и показала вниз, во двор, уже почти утонувший в тени. Там, кружа вокруг небольшого костерка, размахивали мечами два молодых рослых Сорглановых дружинника.
– Дракой.
Граф лениво покосился вниз.
– Это не драка. Это так. Тренировка.
– Вот именно, – согласилась Инга. – В бою насмерть слишком много… функциональности, я бы так сказала. Того, что направлено на убийство. А это – просто красиво. Как танец, как творчество…
– Философствуешь, – хмыкнул Сорглан.
– Почти, – она улыбнулась. – Вы даже не знаете, насколько близки к истине относительно меня. Я философ по профессии.
– Разве это может быть профессией?
– Может. Легко. Когда это в первую очередь знание того, о чём говорили предшественники. Но то, что говорила я, это не философия.
– А что же тогда?
– Мировосприятие. Нет, это не одно и то же. Вот, к примеру, взгляните на свой меч.
Сорглан послушно посмотрел на левое бедро, на витую строгую рукоять с простой гардой.
– Видите?
– Что?
– Он украшен. Хоть скромно, но всё же. Вы когда-нибудь видели, чтоб люди украшали, к примеру, молоток? Или пилу? Или лопату? Никогда. А оружие – сколько угодно. Получается, что в почёте орудия убийства и в опале то, что творит.
Мужчина задумался, ещё раз посмотрел на рукоять своего меча, потом вынул его из ножен и погладил клинок.
– Мечи украшают не потому, что ими убивают, а потому что меч – символ достоинства мужчины.
– Достоинство мужчины, – уверенно ответила Инга, – не в том, чтоб лихо раскраивать черепа противников. Вам, я думаю, это известно как никому.
Она ожидала, что граф нахмурится, а может и рассердится, но он даже не спешил отвечать. Только смотрел очень внимательно, со странным выражением. Взгляд у него был пронзительный.
Интересный мужчина.
– Ты наслушалась россказней или тебе что-то рассказывала Алклета?
Инга смутилась и покраснела, уже немного жалея, что всё-таки взялась напоминать лорду о прошлом.
– Госпожа сама захотела пооткровенничать.
– Странно. Она никому раньше не рассказывала. Да, ты права, я и сам считаю, что более достойным является не тот мужчина, кто лучше раскраивает черепа и больше насилует. – Он отвернулся и какое-то время молча разглядывал небо, ставшее уже слегка матовым. – Да, немного существует женщин, умеющих наслаждаться красотой боя. Но посмотреть – ладно, больше удивляет, что ты в них лезешь. Это странно, тебе, вроде, не по комплекции – тоненькая, хилая. Но ладно. Раз так, могу поучить тебя сражаться.