Заговор францисканцев
Шрифт:
Орфео рассматривал обугленные бревна и доски, разбросанные по двору.
– Не лучшее место для моих новостей, – сочувственно сказал он. – Я рад, Аматина, что никто не пострадал.
Девушка взяла его за руку и прижалась щекой к плечу.
– Галерея – пустяки, – сказала она, – ее отстроят еще до зимы. Беда в том, что погиб свиток Лео.
– Ты никак не могла его спасти. Фра Конрад поймет. Он увидит в случившемся Божью волю. Да так оно и есть.
Амата слабо улыбнулась.
– Я так счастлива, что ты вернулся, Орфео. Уже почти не надеялась снова тебя увидеть.
– Я думал, ты и не хочешь
– Я не знала! Конрад не зашел к нам после разговора с тобой. А сиор Доминико не рассердится на тебя за задержку? Вам теперь дай Бог к снегопадам добраться до Фландрии.
– А я у него больше не служу, – сказал Орфео, поддев ногой уголек и ловко перебросив его через фонтан.
– Орфео! Что ты говоришь! Чем же ты будешь жить? Молодой человек весело улыбался.
– Я как раз собирался тебе сказать. Сиор Доминико уже стар, и дела его утомляют. Я предложил откупить у него повозки вместе с товаром, волами и всем прочим – вплоть до складов и места на Меркато. Моего кошелька, понятно, не хватило бы, но брат Пиккардо согласился внести равную долю и стать моим партнером.
– Пиккардо решился отмежеваться от братьев?
– Ради того, чтобы стать самому себе хозяином, – запросто. После смерти отца он получил часть денег, но семейное предприятие отошло к Данте, как к старшему. С тех пор Пиккардо корчился у него под каблуком. В общем, чего не хватит, мы займем у ростовщика. Если повезет и торг будет удачным, через год-другой все отдадим. И вот что главное: Пиккардо охотно возьмет на себя разъезды. А я буду заниматься складами и рынком и вести расчетные книги здесь, в Ассизи.
Он осторожно высвободил плечи из-под ее ладоней и повернулся к Амате лицом. Взял ее руки в свои и заглянул девушке в глаза. Она встретила его взгляд, и на мгновенье очертания двора, закопченных каменных стен, его лицо – все расплылось перед нею. Она видела только огонь, горящий в глубине его черных зрачков.
– Теперь, Аматина, мы можем пожениться, завести семью, если хочешь. Я люблю и хочу тебя. Деньги не так уж важны. Пока нам хватит того, что есть; остальное принесет время и усердный труд.
Амата выдернула руку.
– И ты удовлетворишься домашней жизнью?
– Могу обещать только, что постараюсь.
– А я большего и не прошу!
Через мгновенье она вскочила и повисла у него на шее.
– Орфео! Знай, что ты нужен мне больше всего на свете. Я это и хотела сказать в ту ночь, когда мы расстались.
Он крепко прижал ее к груди.
– Имей в виду, что я иногда бываю очень тупой скотиной. Мне все надо объяснять. Обещай впредь быть терпеливей.
Амата зарылась носом в теплые складки его туники и оставалась там, пока не почувствовала, как расслабились его плечи. Она догадалась, что он смотрит на что-то через ее голову, отстранилась и увидела Пио, неловко застывшего на краю двора. За его спиной слышались смешки служанок, старательно занимавшихся приборкой.
– Обед готов, мадонна, – сообщил Пио. Орфео выпалил в ответ:
– Мы собираемся пожениться, Пио.
Юноша
– Con permesso [70] , madonna, – низко поклонился хозяйке Пио, – я бы тоже хотел жениться.
– Ты, Пио? Да на ком же?
Она бросила взгляд на стайку служанок и увидела, что все они смотрят на Габриэллу. Та ярко вспыхнула, и девушки, хихикая, убежали по коридору. Покрасневший Пио устремился за ними. Теперь Амата вспомнила, что в ночь пожара ее разбудила Габриэлла, а ведь Пио первыми поднял мужчин. Как это она не сообразила? Вот донна Джакома на ее месте давно бы шестым чувством распознала тут любовь!
70
С вашего разрешения (ит.).
Она обернулась к Орфео.
– Хорошо, что мне известно не все, что делается в доме по ночам. Думаю, моя снисходительность или невнимательность спасла нас той ночью.
Она схватила его за руку и вернувшейся легкой походкой побежала в большой зал.
– Кстати, о деньгах... Я просто хотела увериться, Орфео. Вообще-то мы обойдемся без ростовщика. И я буду помогать тебе не хуже любого мужчины. И еще я надеюсь, что ты – вернее, мы – иногда будем путешествовать. Я ведь еще не видела витражей Лионского собора на рассвете.
41
На следующее утро Маттео пришел за Конрадом после завтрака.
– Сегодня ты сделаешь обход вместе со мной, брат. Я познакомлю тебя с подопечными и с твоей работой.
Врач велел Конраду зачерпнуть ведро воды из бака и повел за собой по утоптанной площадке, отделявшей лечебницу от барака мужчин-прокаженных. Маттео негромко постучал в дверь первого из тех, кто был слишком болен, чтобы есть с остальными.
– Это келья старого Сильвано. Сперва вымоем его и его комнату, потом накормим, – объяснил он.
Конрад уперся взглядом в висевшее над дверью распятие, собираясь с силами для того, что ждало его внутри. Из открытой двери вырвалась волна тошнотворной вони. Съеденная утром каша встала у Конрада в горле кислым комом.
В углу на деревянном стуле притулился сморщенный старик – слепое дряхлое существо, едва видное под балахоном из мешковины. Маттео сделал Конраду знак подойти поближе, а сам прокричал больному:
– Надо погреться на солнышке, Сильвано! Проветрим-ка и тебя, и комнату!
Они вынесли старика вместе со стулом и устроили так, чтобы солнце грело ему спину.
– Это фра Конрад, – громко продолжал Маттео. – Теперь он будет за тобой ухаживать.
Пока врач заворачивал прокаженного в одеяло, Конрад сменил белье на тюфяке, выпачканное кровью и гноем. Потом плеснул на пол воды и принялся скрести.
Когда он закончил, Маттео осторожно встряхнул старика.
– Давай-ка искупаемся.
Сильвано, немного оживший на солнце, в первый раз кивнул в ответ. Врач послал Конрада на кухню за горячей водой, а сам тем временем прошелся по ряду комнат, приглашая тех, кто еще держался на ногах, выйти на свежий воздух.