Заговор генералов
Шрифт:
Между тем Крымова вызвали к железнодорожному телефону:
— Говорят из Петрограда, из штаба округа. Вам приказано остановить движение эшелонов.
— Я подчиняюсь только приказам верховного главнокомандующего Корнилова.
Связь оборвалась. Вот когда он пожалел, что не настоял еще в Ставке на установлении собственной, помимо железнодорожной, линии телефона и телеграфа! Он почувствовал себя как без рук: где остальные войска? Каковы последние распоряжения штаба и самого главковерха?..
Крымову пришлось разослать по всем дорогам гонцов, а в ближайший, оборудованный всеми средствами связи штаб Северного фронта, в Пскове,
Связные возвращались. Сообщали о невероятной путанице, по чьему-то неведомому умыслу происходившей на всех путях к Петрограду: эшелоны с полками и батальонами различных дивизий перемешались; отдельные части переведены с одной железной дороги на другую, загнаны в дальние тупики, где нет ни фуража, ни продовольствия для солдат; на многих участках разобраны рельсы, устроены завалы; всюду среди казаков и солдат корпуса появились агитаторы, распространяют листовки, устраивают митинги. В полках началось брожение. Офицеры опасаются за свою жизнь…
Наконец от своего начальника штаба генерала Дитерихса он получил донесение, пересланное из Пскова: главковерх приказал немедленно двигаться на Царское Село и Гатчину, сосредоточить корпус и быстро и неожиданно взять Петроград.
— Доставить сюда начальника станции. И когда того приволокли, Крымов сказал:
— Подготовить паровозы к отправлению. Даю полчаса. — И своим, посмотрев на часы: — Не будет паровозов — через тридцать минут расстрелять.
Паровозы были поданы. Головной эшелон прошел выходную стрелку «горловину станции». Через те же сакраментальные полчаса начал буксировать задним ходом: впереди путь был разобран.
— Выгрузиться! Дальнейшее движение до Гатчины — походным порядком!
От Луги до Гатчины по шоссе — более девяноста верст. Для дивизии в походной колонне, с обозами и артиллерией — это минимум сутки. Целые потерянные сутки! Да еще и не вся дивизия в сборе. И только одна дивизия. А где остальные?..
Явился представитель Лужского гарнизона:
— Вы сами видите, генерал, что до этого момента мы активных действий не предпринимали, хотя штыков у нас вдвое больше, чем у вас. Но если вы начнете продвижение на Гатчину, мы вынуждены будем дать вам бой. Прольется братская кровь.
— Я исполняю приказ верховного главнокомандующего. При исполнении боевых приказов говорить о пролитии братской крови не приходится.
Однако он понимал безвыходность своего положения. На данный момент. Надо собрать в кулак хотя бы одну дивизию. Тем более что эшелоны ее, пусть и невыносимо медленно, подходили к Луге один за другим. И он приказал:
— Отвести войска на десять верст к юго-востоку от Луги. Расположить по деревням. Выставить сторожевое охранение.
Это было похоже уже на отступление. Хотя и в полном порядке, и без потерь.
Местом для своего штаба Крымов выбрал деревню Стрешово. Сюда, с трудом разыскав его, нынешним утром и прибыл личный посланец главковерха полковник Лебедев. Он добрался из Могилева на автомобиле. Подтвердил требование Корнилова: наступать, наступать на столицу!
— Сейчас это невозможно, — вынужден был мрачно признаться генерал. — Я не знаю, где мои части. Имею лишь отрывочные сведения: эшелоны Кавказского туземного корпуса князя Багратиона застряли где-то у станции Оредеж; головной эшелон туземцев дошел до станции Вырица, но далее путь разобран; Уссурийская казачья дивизия достигла Ямбурга, далее путь также испорчен.
Он повел карандашом по карте:
— Движение по всем железным дорогам остановлено. Как видите, многим частям предстоит в седле сделать до двухсот-трехсот верст. Это — двое-трое суток. Где по пути следования магазины с провиантом и фуражом? В моем распоряжении здесь пока только восемь сотен донцов.
— Что прикажете передать главковерху?
— Доложите обстановку. Испросите для меня указаний относительно дальнейших действий. Скажите, что я буду с генералом Корниловым до конца.
В голосе Крымова прозвучали мрачные ноты. Полковник Лебедев, даже не задержавшись на завтрак, укатил.
Днем вернулся наконец из Пскова Дитерихс.
— В Ставке с нетерпением ждут от нас активных действий, — сказал он.
— Ну что ж. Мы — солдаты. Будем продолжать движение на Петроград. К тридцать первому августа мы должны сосредоточить три дивизии в районе Вырица — Гатчина. Записывайте приказ по корпусу: в ночь с двадцать девятого на тридцатое Первая Донская казачья дивизия, при которой буду следовать я, двинется на север по Лужской дороге; туземной Кавказской дивизии от станции Оредеж идти походом; Уссурийской конной дивизии, насколько возможно, продвигаться по железной дороге на Гатчину. Если это невозможно — походом. К вечеру тридцать первого штабам туземной и Уссурийской дивизий выйти со мной на связь. Пункты промежуточных ночлегов доработайте. — Он тяжело поднялся из-за стола: — Сказал бы я на добром русском языке, как все это называется… Ну да будем уповать на милость божью.
Глава седьмая
30 августа
Товарищи рабочие и солдаты!
Контрреволюция наступает. Будьте настороже! Не предпринимайте никаких выступлений без призыва нашей партии. Ждите директив ЦК РСДРП.
Батальон георгиевцев, едва миновав Дно, застрял на маленькой станции Гачки. На соседних и всех остальных путях тоже плотно стояли вагоны с войсками.
— Опасаюсь, как бы не объявились агитаторы из Питера, — поделился своей тревогой с командиром батальона, пожилым подполковником, прикомандированный к эшелону офицер контрразведки.
— Мои соколики не подведут! Первого же вздернут на водокачке! натуженно прогудел комбат. Но все же приказал: — Выставить караулы! Никого чужого к вагонам не подпускать! В мазутные рожи стрелять без предупреждения!..
Георгиевцы — это была особая воинская часть. Куда до нее лейб-гвардии паркетным шаркунам! Здесь в большинстве собрались старослужащие, многие в возрасте, и все — пролившие на фронте кровь и этой кровью скрепившие свое братство. Все упорно-смелые, почти все — крестьяне. Тугие, жилистые, с мужицкой основательностью приспособившиеся к войне, гордившиеся Георгиевскими крестами и медалями, отметами за мужество и отвагу, хотя в душе, так же как и все солдаты, они истосковались по иной доле — по труду до семи потов на земле. Но коль приказано им идти, они пойдут. Хоть грудью на пулеметы. Полягут замертво, но не покажут спин. Надежная сила. Страшная сила, коль направлена на черное дело…