Заговор патриотов
Шрифт:
Поэтому я забрал начальника караула и прошел с ним к штабному уазику. Водителя не было. Я приказал начкару сесть за руль и подогнать УАЗ к дверям губы. Потом за руль сел Муха, начкар рядом с ним, а я устроился на заднем сиденье, потеснив Артиста и Томаса. Ствол моего "калаша" упирался в спину начкара, напоминая ему о том, что любая самодеятельность нежелательна. Перед КПП я приказал ему выйти и открыть ворота. После этого мне осталось только вернуть его в караулку КПП и зафиксировать наручниками.
Путь был свободен. Позади было тихо. Кажется, обошлось.
– В чем дело?
– спросил я.
– Мне нужна эта тачка, - заявил Артист.
– Примерно на час.
– Он обернулся к Мухе: - Поможешь?
– Почему нет? А что делать?
– Скажу.
– Кончай!
– приказал я.
– Хватит с нас приключений!
Но Артист не сдавался.
– Пастух, сегодня мой день, - сказал он.
– Не мешай, а? Иди с Томасом к моей тачке и жди нас. Мы вернемся самое большое через час. И не спрашивай, что я хочу сделать.
Я колебался. Не нравилось мне это дело. И Артист не нравился. Какая-то дурь была в нем.
– Я нечасто тебя о чем-то прошу, - проговорил он.
– Сейчас прошу. Ну?
Никогда я его таким не видел.
– Ладно, валите, - разрешил я, хотя мой внутренний голос прямо-таки вопил, протестуя.
– Но чтобы через час были.
Артист сразу повеселел.
– Муха, гони вкруговую, - приказал он.
– К понтонному мостику. А там разберемся.
Мы с Томасом выгрузились из уазика и потащились к стогу, возле которого была спрятана "мазератти". Пока я очищал тачку от маскировки, Томас переоделся в свой элегантный серый сюртук и спохватился:
– А плащ? Я забыл плащ!
– Какие проблемы? Сходи и возьми, - предложил я.
– Это ты так шутишь, да?
– спросил он.
Я не ответил. Он уселся на переднее сиденье. Я завел машину, вывел ее на асфальтовую дорогу и поставил так, чтобы сразу увидеть Артиста и Муху, если они собьются с пути и появятся впереди или сзади нас.
Томас с робкой надеждой спросил:
– У вас выпить ничего нет?
– Ну ты даешь!
– восхитился я.
– Сейчас только об этом и думать!
– А ты бы о чем думал, если бы тебя продержали две недели на минеральной воде "Нарзан"?
Он надолго задумался, а потом задал вопрос, который, судя по всему, уже давно вертелся у него на языке:
– Вы кто, ребята?
– А ты?
– вопросом на вопрос ответил я.
– Кто ты? Если ты внук национального героя, почему тебя держат на "губе"?
– Они называют это - под домашним арестом, - объяснил Томас.
– В Таллине я сидел дома. С охранником. А сейчас должен быть на съемках. Не возить же меня каждый день из Таллина. Вот и пристроили на "губу". С гарантией, что не свалю.
– Почему ты хочешь свалить? Почему они тебя не отпускают?
– Я им нужен.
– Зачем?
– Не знаю. Это все - раскрутка. Понимаешь? И фильм - раскрутка. И презентация. И я на презентации. Они раскручивают.
– Тебя?
– Нет. Альфонса Ребане.
–
– Да никакой он мне не дед! Его и близко не было в нашей семье! Он просто однофамилец. Ребане, если по-русски, - это Лисицын. И больше ничего общего у меня с ним нет. В этом-то все и дело!
– Точно?
– Еще бы не точно!
– Так, - сказал я.
– Это кино, похоже, поинтересней того, что мы видели. Ты все расскажешь. Но не сейчас. Сначала дождемся ребят.
Прошел час. Их не было.
Час двадцать. Их не было.
Час сорок. Никого.
Я сидел в анатомическом водительском кресле "мазератти", облегающем спину и задницу, как обьятия любимой жены, но ерзал, как на иголках. Вопрос был только один: что произойдет раньше - в лагере поднимут тревогу или они вернутся.
Мой внутренний голос возмущенно молчал. Обиделся, что я к нему не прислушался.
Темнота сгустилась так, как бывает только перед началом рассвета. С того места, где стояла наша тачка, были видны отсветы яркого лагерного освещения, а дальше справа - тусклая цепочка огней над укрепрайоном Эстонской дивизии СС.
И вдруг я заметил, что эти огни погасли. Были - и нет. Я даже сначала подумал, что мне показалось. Всмотрелся - не показалось. Ни единого огонька.
Что бы это могло значить?
4.10.
Начало рассветать. Ребят не было. У меня в душе появилось тяжелое предчувствие беды.
4.30.
– Вон они!
– вдруг сказал Томас.
– Где?
– Да не впереди - сзади!
Я врубил заднюю скорость. Через две минуты Артист и Муха ввалились в машину, Артист хрипло выдохнул:
– Все в порядке. Гони!
– А где уазик?
Он неопределенно махнул рукой:
– Там бросили. Вместе со всеми "калашами". Гони, Серега, гони!
Я не заставил себя упрашивать. Единственным моим желанием было оказаться от этих мест как можно дальше. И как чувствовал: не успели мы отъехать километра на три, как до нас донесся вой сирены - в лагере "Эста" объявили тревогу. Я дал под сотню - больше не позволяла дорога, она была слишком узкая и извилистая, петляла между холмов. Но минут через пять Артист попросил ехать помедленней. "Мазератти" огибала высокий холм, поросший ельником и мелкими соснами.
– Тормозни!
– скомандовал Артист.
– Теперь мы в полной безопасности.
Я остановил тачку. Артист выпрыгнул из машины и полез по холму вверх, жестами предлагая нам следовать за ним. Поднявшись метров на сто, остановился.
– Вот отсюда все будет хорошо видно, - удовлетворенно сообщил он.
Я осмотрелся. Уже заметно рассвело. С косогора хорошо просматривались холмы левого берега реки, исполнявшей роль Векши, но было слишком далеко, чтобы разглядеть блиндажи и окопы. По полям, обтекая холмы, стелился туман. Из него прорастали березовые перелески, стога. Было сыро, пахло прошлогодней листвой. У нас в Затопино - морозы и вьюги, а здесь - почти весна. Было что-то очень приятное в этой мирной, доброй к человеку земле.