Заговор патриотов
Шрифт:
И все становится на свои места.
Я не могу посылать этих шестерых на "монтеро" к дому Мюйра, а должен пустить их по следу "линкольна". И лишь когда я понимаю, что Томас меня обставил, появляются "паджеро" во дворе Мюйра и два взвода на подъездах к российскому посольству. Чтобы эти купчие не оказались там, откуда их не выцарапаешь никаким способом. А шестеро профи на "монтеро" устраивают засаду на заднем дворе гостиницы. И если бы не предупреждение Боцмана, туда бы мы и подъехали.
Значит, все-таки купчие.
А вот тут-то и начиналось
Если верить предположениям Мюйра, наследство эсэсовца могло стоить до тридцати до ста миллионов долларов. Бабки очень серьезные, но все-таки, на мой взгляд, не настолько серьезные, чтобы рассматривать их как главный мотив в действиях Янсена. Чтобы прибрать их к рукам, вовсе не нужно было выстраивать такую сложную схему с фильмом "Битва на Векше" и с торжественным перезахоронением останков Альфонса Ребане. И уж вовсе не вязалось это с активностью эстонской агентуры в расположении 76-й Псковской воздушно-десантной дивизии и с просчитанным аналитиками УПСМ социальным взрывом во второй половине марта.
Поэтому я и решил, что всю эту неожиданно всплывшую историю с недвижимостью Альфонса Ребане можно считать боковым ответвлением основного сюжета, пасынком на стволе.
Выходит, ошибся.
А тогда что все это означает?
Ответ мог дать только Янсен.
Если в свалке у входа в гостиницу серый кейс не перехватили его люди, то Янсен должен возникнуть в нашем номере с минуту на минуту.
Он и возник.
Мы сделали не слишком настойчивую попытку раздеть Томаса и перенести его в спальню. Но он так брыкался и возмущенно мычал, что мы огранились тем, что сняли с него ботинки и оставили на диване в гостиной. Его темный плащ был в грязи, на голове прощупывалась обширная шишка. Но никакой опасности для его жизни не было.
Муха довольно энергично выразил свое отношение к склонности некоторых эстонцев, вроде бы ревностных католиков, к явно языческому поклонению древнегреческому богу Бахусу, и мы махнули на Томаса рукой. Достал он нас сегодня по полной программе.
Я позвонил в ресторан и заказал в номер ужин на три персоны, имея в виду, что Артист, просидевший несколько часов в машине возле дома Мюйра, явится голодный, как партизан после рейда по тылам противника. Через полчаса в дверь позвонили, официант вкатил двухэтажный столик, уставленный закусками и круглыми мельхиоровыми судками под крышками. Но вошел не только официант. Вместе с ним вошел Юрген Янсен с видом полицейского комиссара, который явился в бандитское гнездо, чтобы арестовать преступника.
Комиссар много чего повидал на своем веку. И лишь одного взгляда ему было достаточно, чтобы правильно оценить обстановку. И лишь одного слова, чтобы обрисовать ее с исчерпывающей полнотой:
– Нажрался!
– Так точно, - подтвердил Муха.
– Как вы догадались?
– А вы? Вы-то куда смотрели? Не могли удержать?
– Боже сохрани!
– ужаснулся Муха.
– За кого вы нас принимаете, господин Янсен? Как можно удержать стадо слонов, рвущихся к водопою?
Янсен дождался, когда официант закончит сервировку стола, подписал счет и жестом приказал ему удалиться. И только тогда задал главный вопрос:
– Где бумаги?
Мы промолчали. Муха был занят тем, что открывал крышки судков и принюхивался к содержимому. А я промолчал по соображениям высшего порядка, этического. В каждой профессии есть своя этика. В этом смысле профессия охранника ничем не хуже любой другой. И коль уж мы оказались в роли охранников, следовало заботиться о чести мундира.
– Где бумаги?
– повторил Янсен.
– И не делайте вид, господин Пастухов, что не понимаете, о чем я говорю!
– Я понимаю, о чем вы говорите, - сказал я.
– Но не понимаю, почему вы говорите таким тоном. Вы наняли нас охранять Томаса Ребане, а не его имущество. И если его будут раздевать на улице бандиты, мы должны вмешаться только потому, что он может простудиться. Вам не в чем нас упрекнуть, господин Янсен. Наш подопечный жив и здоров. А если немного мычит, то это не потому, что мы плохо выполняем свои профессиональные обязанности.
– Где бумаги, которые он взял у Мюйра?
– продолжал напирать Янсен.
– Они были в сером кейсе. Мои люди видели этот кейс у него в руках, когда он входил в гостиницу.
– Когда он шел к гостинице, - уточнил Муха.
– Когда он входил в гостиницу, никакого кейса у него уже не было. И он, строго говоря, не входил. Он вплывал. Я бы сказал так: быстро вплывал. Это будет гораздо вернее.
– Так где же они?
– Я отвечу на ваш вопрос, - пообещал я.
– Но сначала вы ответите на мой вопрос. Что за охоту на нас вы устроили? С какой целью?
– Не понимаю, о чем вы говорите. Я послал моих людей подстраховать вас. И только.
– Ну, допустим, - согласился я, потому что уличать человека во вранье дело пустое и в высшей степени неблагодарное. Что он врет, я и так знал, без его подтверждения. А человек, которого уличили во вранье, почему-то никогда не бывает за это благодарным.
– Почему вы нас об этом не предупредили?
– Не видел необходимости!
– отрезал Янсен.
– Эти бумаги, вероятно, очень важны?
– поинтересовался я.
– И утрата их чревата неприятностями?
– Это очень мягко сказано, господин Пастухов! Слишком мягко!
– Тогда разрешите дать вам совет. Я бы начал готовиться к этим неприятностям прямо сейчас. Потому что они на помойке. Или в мусоропроводе. А если еще не там, то будут там в ближайшее время.
– Что вы этим хотите сказать?
По возможности кратко, но точно, я объяснил ему, что я этим хочу сказать. И добавил:
– Сам кейс, возможно, удастся вернуть. Штука дорогая. Если дать объявление и пообещать вознаграждение, почему нет? А бумаги вряд ли. Насколько я понимаю психологию люмпена, который подобрал этот кейс после свалки, первым делом он выкинет эти старые, дурно пахнущие бумаги.