Заговор против маршалов

Парнов Еремей Иудович

Кажется, достигнуто соглашение о сотрудничестве разведок.

— Даже так? — равнодушно удивился Канарис.— Бенеш взял резвый темп.

По данным абвера, вопрос о миссии разведуправления Красной Армии еще не вышел из стадии об­суждения.

— Если славяне так быстро смогли договориться, то что мешает нам, немцам? — пошутил Гейдрих.— Знакомая картинка! — он показал на блюдо, запечат­левшее старый замок в лесистых горах.

— В самом деле? — Канарис обернулся, словно не помнил, где и что у него висит.— Кажется, это ваш Вевельсбург? Господин Гиммлер затеял грандиозную перестройку?

— Обычный

ремонт. Строения очень запущены, и некоторая реконструкция, конечно, понадобится.

— Еще бы! Такая древность. Со времен Аттилы, можно сказать.

В глубине души Канарис потешался над этой макабрической чепухой: гунны, рыцарь-висельник Вевель и прочее. Но коль скоро кровавая романтика стала составной частью нацизма, с ней приходилось считать­ся. Арендовав за одну марку в год поместье, принад­лежавшее когда-то падерборнскому епископату, Гим­млер намеревался основать там духовный центр СС. Словно школьник, начитавшийся готических романов, он жил грезами об орденском государстве, безбожно перемешав иезуитскую иерархию с тевтонским ритуа­лом. Все валил в одну кучу: рыцарей «круглого стола», катаров и нибелунгов. Кошмарное месиво! Но даже оно превосходно вписывалось в бюрократические струк­туры.

В штаб-квартире на Вильгельмштрассе существо­вало особое ведомство «Вевельсбург», возглавляемое штандартенфюрером Таубертом, который исправно подписывал умопомрачительные счета главного архи­тектора Бартельса.

Канарис отдавал должное деловитости нацистов. Они умели воплощать в реальность любой бред. Это даже нравилось. Пропустив мимо ушей намек на со­трудничество, он задал несколько вопросов на темы древней истории, столь своеобразно понимаемой рейхсфюрером, и, описав полный мистический круг, возвра­тился к началу беседы, к английским новостям.

— Не будем забывать, досточтимый коллега, что король Артур, столь почитаемый вашим патроном, был предводителем бриттов. В книге фюрера о нашем английском партнере тоже говорится вполне уважи­тельно, как о потенциальном союзнике. В отличие от французов, этих легкомысленных представителей вы­рождающейся латинской расы, к тому же переме­шавшихся с неграми. Я правильно излагаю? — В бе­седах с людьми типа Гейдриха Канарис придержи­вался удобной роли несколько усталого, слегка цинич­ного шутника. В последующем пересказе интонации ускользают и доносчик предстает чуть ли не идиотом.— Итак, насколько я представляю, нам предстоит пора­ботать во Франции. Что вы предлагаете?

— Обратиться к французам. С ними все же проще, чем с русскими,— почти в тон ответил Гейдрих, доско­нально изучивший повадки партнера.— Начнем с ли­деров?

— Если удастся помешать ратификации, то совет­ско-чешское соглашение потеряет практическую цен­ность. Это очевидно. Ключевой фигурой, безусловно, является Леон Блюм. Но я бы поостерегся от повто­рения заманчивого опыта с Луи Барту. Нет, вы не думайте, я не испытываю к Блюму особых симпатий. Он же из Моисеева племени... Кстати, почему господин Штрайхер упорно именует их всех Исидорами? Это так принято?

— Думаете, устранение Блюма ничего не даст?

— При нынешних настроениях французы могут еще больше качнуться влево. Но это мое мнение. Решать вам.

— Вы же знаете, что я ничего не решаю. Нужны новые идеи. А тут вся надежда на вас.

— Спасибо за

доверие. Всегда рад служить.

— Значит, можно надеяться на помощь? Я имею в виду парижские связи.

— Это я должен просить вас о помощи. В Париже вы обскакали абвер на целый корпус. Но все, что в наших силах, мы сделаем.

— Если дело только за Блюмом, то я не вижу осо­бых препятствий. Хороший посредник или даже цепь посредников... Вас волнуют следы?

— Меня уже мало что волнует в этой жизни. Перед лицом крупного общественного возмущения никто в мелочах копаться не станет. Достаточно молвы. Нетруд­но предугадать, какие адреса будут названы. Очень уж ограничены возможности... Опять усташи? Поли­тика мстит за шаблонный подход.

— А если сами французы?

— «Боевые кресты» полковника де ля Рока?.. Мы, конечно, не вправе удерживать французских пат­риотов от проявления праведного гнева. Почему бы и нет? И все же я остаюсь при своем мнении. Нем­ножечко пугнуть, пожалуй, не вредно.— Канарис при­нял на колени большую персидскую кошку.— Но не больше.

— Хорошо. Тут не будет проблем.

— Гора родила мышь. Если так пойдет дальше, нас обоих просто уволят, вытолкают взашей... Выкла­дывайте, что у вас на уме, дорогой коллега.— Кошка заурчала и выпустила когти. Пришлось согнать.— Вы же знаете, с какой готовностью я иду вам на­встречу.

— Никакой задней мысли... Просто я подумал, что всякий двусторонний договор предполагает, есте­ственно, две сферы влияния. Пока мы обсуждали только одну.

— В России становится неимоверно трудно рабо­тать,— с полуслова понял Канарис.— НКВД имеет ты­сячи добровольных помощников. Все следят за всеми. Выезд и въезд под строгим контролем, обмен людьми сведен до минимума. У нас очень мало достоверной информации. Едва ли я сумею сообщить вам что-либо новое.

— Однако у вас на руках вся колода. Это я пришел на пустое место,— посетовал Гейдрих.— Судя по газе­там, в Советском Союзе разворачиваются любопыт­нейшие процессы. Режим явно не обладает всей полнотой власти. То, чего мы достигли в считанные дни, у них растягивается на годы.

— Поверьте, что я с неослабным интересом слежу за московскими событиями. Вы совершенно правы, там еще много неясного. Однако я почти уверен, что в самом ближайшем будущем у нас появится возмож­ность проводить более активную политику.

— Французы и особенно чехи одобрительно отзы­ваются об их армии. Теперь к общему хору присоеди­нились и англичане. Особенно лейбористская печать. Ваше мнение?

— Это, безусловно, серьезная, причем быстро расту­щая сила. У нас в генштабе тоже придерживаются такой точки зрения. Вам это, конечно, известно...

— Однако в среде высших офицеров имеются суще­ственные разногласия?

— Как и всюду, коллега, и это нормальный про­цесс. Я в курсе дискуссий, которые временами выпле­скиваются на страницы печати, но не склонен к поспеш­ным выводам. Споры между новаторами и традициона­листами неизбежны в генеральской среде. Вы знаете, какой это замкнутый, разъедаемый завистью мирок. Тухачевский и этот Иероним Уборевич определенно принадлежат к лагерю твердых реформаторов. Круп­ные танковые формирования, ударная авиация, мас­сированные десанты — это их конек. Кстати, здесь эти люди близки к воззрениям германской школы.