Заговор в начале эры

Абдуллаев Чингиз Акифович

– Нет, – немного подумав, решительно сказал Лентул, – они будут нашими союзниками. А Цицерону мы отрежем его длинный язык прямо на глазах у сенаторов.

– Им нужен Сулла, – сказал, сжав зубы, Цетег, – как жаль, что мы не можем спуститься в Гераклейское прорицалище и вызвать дух Суллы.

– Ничего, скоро Цицерон встретится с ним на другом берегу Ахеронта, – насмешливо сказал Лентул.

– И все-таки это очень опасно, – вздохнул Цепарий, – но если ты считаешь, что это принесет пользу, дай им письма.

– Надо

будет, чтобы эти письма подписали несколько человек, – вставил Цетег.

– И кого-нибудь с ними пошлем, – добавил Лентул, пережевывая хлеб, – на всякий случай.

– Ты уже решил, кого? – спросил Цепарий.

– Да. Тита Вольтурция. Я хотел послать Марция, но он пригодится нам в городе. А Тита Вольтурция я знаю уже пять лет. Этот молодой человек выполнит все в точности, как ему прикажут. Он был в Африке вместе с Катилиной.

– Тогда решено, – недовольно сказал Цепарий, – пошлем Тита. Я поеду в Апулею. Думаю, нам удастся собрать там несколько тысяч наших сторонников.

Лентул согласно кивнул головой. Заговорщики еще долго обсуждали предстоящие детали намечавшегося восстания. Ни один из троих даже не подозревал, что в эти самые мгновения, когда они решают, каким образом переправить письма к вождям аллоборгов, послы галльского племени уже рассказывают обо всем своему патрону – римскому патрицию Фабию Санге.

К вечеру этого дня Цицерон уже знал о предложении заговорщиков. Едва получив это известие, консул понял, что это тот самый шанс, о котором он так давно мечтал.

Фабий получил категорическое указание Цицерона не мешать переговорам, и еще через несколько дней письма с подписями и личными печатями заговорщиков были вручены послам аллоборгов.

В декабрьские календы Цицерон вызвал к себе преторов – Гая Помпотия и Луция Валерия Флакка.

– Завтра ночью из города повезут письма заговорщиков, – сообщил консул ошеломляющую весть, – на Мульвийском мосту нужно будет задержать послов аллоборгов и Тита Вольтурция, следующего с ними.

Преторы все поняли. Они не спрашивали, откуда консул знает такие подробности. В общей атмосфере безнравственности доносчики и перебежчики плодились в огромном количестве.

За четыре дня до декабрьских календ ночью, как и предсказывал Цицерон, на Мульвийском мосту были задержаны послы галльского племени и Тит Вольтурций. При обыске у них были найдены письма к вождям аллоборгов с просьбой о помощи в намечавшемся восстании. На свитках стояли подписи Лентула, Цетега, Статилия, Габиния.

Цицерон ждал дома. Окружив здание надежной охраной, он нетерпеливо мерил шагами триклиний.

В эту ночь решалось главное – он, наконец, получил неопровержимые свидетельства заговора против республики. Его супруга, также не сомкнувшая глаз этой холодной декабрьской ночью, время от времени появлялась у дверей триклиния, прислушиваясь к лихорадочным шагам мужа.

Для деятельного

человека ожидание бывает невыносимой пыткой. Для Цицерона это была двойная пытка, ибо от успешно проведенного ареста зависела в конечном итоге и его собственная жизнь. Цицерон не смел признаться даже самому себе, что более волнует его. Благо государства или собственное благо? Он почти искренне полагал, что защищает интересы римского государства. Цицерон неожиданно вспомнил Суллу… Каким страшным казался взгляд грозного диктатора при жизни. И как он сейчас далек от всего этого.

Новая, не менее грозная опасность угрожает республике, и теперь история выбрала его – Марка Туллия Цицерона, предоставив ему возможность спасти Отечество.

Глубокой ночью в триклиний, наконец, вошел Помпотий.

– Как? – вырвалось у Цицерона.

– Все в порядке, – коротко ответил претор, – все задержаны.

– А письма? Вы нашли их?

– Да, письма к вождям аллоборгов. Вот они, – достал свитки Помпотий.

Цицерон жадно развернул их, пробежал глазами, посмотрев на подписи.

– Это они, – радостно сказал он, – наконец-то. Теперь все в моих руках. – Он сжал свитки, рассмеявшись коротким, отрывистым смехом. Посмотрев на претора, он добавил: – Хвала богам, мы сумели опередить их. А теперь… – Голос его окреп, и он выпрямился. – Властью, данной мне римским народом и сенатом, я приказываю арестовать заговорщиков, указанных в этих письмах, – Лентула, Цетега, Габиния, Статилия.

– Я не могу этого сделать, – твердо сказал Помпотий, – в пределах города имеет право арестовывать только городской претор, а Лентул сам является претором.

– Да, – согласился Цицерон, – закон прежде всего. Я пошлю за другим претором – Гаем Сульпицием. Пусть Сульпиций проверит и дом Цетега.

Едва Помпотий вышел из триклиния, как Цицерон громко расхохотался, не сдерживая своей радости. Услышав этот смех, Теренция, стоявшая в этот момент у дверей триклиния, улыбнулась впервые за эту ночь.

На рассвете следующего дня сенат, спешно собранный в храме Согласия, ждал очередного выступления консула.

Цезарь, увидев Красса, быстро подошел к нему.

– Кажется, Цицерон добыл доказательства, – тихо сказал Цезарь, усаживаясь рядом с цензором.

– Откуда ты знаешь? – спросил Красс. – Впрочем, иногда я думаю, что ты знаешь о каждом в нашем городе.

– У меня потому такие огромные долги, – вздохнул Цезарь, – что за различные сведения приходится платить большие деньги. – При упоминании о деньгах Красс подозрительно засопел и, потеряв всякий интерес к беседе, отвернулся в другую сторону.

Сенаторы, заметив, как в зал вошли в полном вооружении и встали у дверей городской претор Гай Сульпиций и префект Аврелий Антистий, встревоженно переглянулись. На ростральную трибуну поднялся Цицерон. Он не скрывал своего торжества.