Заговор в начале эры

Абдуллаев Чингиз Акифович

Вот уже восемь недель два легиона Помпея осаждают храм Иерусалима, национальную святыню и главный религиозный центр всех верующих иудеев. Но почему так спокойно в городе? Почему горожане не ударят в спину римлянам, видя, как те безжалостно истребляют их братьев и сестер? Почему молчат жрецы иудейские?

Увы! Великие государства зачастую разлагаются извне. Удары внешних врагов только довершали это разрушение. Давний конфликт в Иудее между двумя религиозными группами, саддукеями и фарисеями, принял настолько непримиримый характер, что потребовалось вмешательство чужеземцев.

Даже

царская семья Маккавеев оказалась разделенной этим конфликтом. Аристобул поддержал саддукеев, а его брат Гиркан высказался за фарисеев. Ожесточенные споры в храмах выплеснулись на улицы города, привели к многочисленным схваткам и в конечном итоге к гражданской войне и интервенции римлян.

И вот уже третий месяц неистовый Помпей ждет, когда падут стены храма Иерусалимского и несколько тысяч сторонников Аристобула, запершиеся в нем, наконец, смирятся перед римскими мечами. Или умрут в стенах храма.

Еще вчера Помпей приказал своим легатам в пятидневный срок овладеть храмом, и едва солнце осветило городские стены, послышались крики погонщиков мулов, подтягивавших к центру города баллисты, катапульты, скорпионы и другие метательные и стенобитные орудия.

Римский полководец имел все основания сердиться. Восемь недель он торчит у стен храма со своими легионерами, когда весь город сдался ему без боя. Да что город? Целые царства покорялись ему в менее короткий срок. Над ним будет смеяться весь Рим, недовольно подумал Помпей.

В описываемый нами период ему исполнилось сорок три года. Выше среднего роста, хорошо сложенный, Помпей выделялся среди римских магистратов приятной наружностью и спокойным, уравновешенным нравом. Мягкие, откинутые назад волосы, чуть свисающие мясистые щеки, округлый подбородок, большой нос, живые блестящие глаза – таким был облик замечательного воина Древнего Рима.

С ранней молодости, еще не сняв юношеской тоги, Помпей принял участие в походах своего отца Страбона. В двадцать три года он, единственный из всех известных миру римских деятелей, был удостоен императорского титула за выдающиеся победы в ходе гражданских войн. [120]

120

Императорский титул в республиканском Риме провозглашался легионерами за особо выдающиеся заслуги и победы их полководцев. Он не имел ничего общего с тем словом «император», которое позднее стало нарицательным для единовластных правителей.

Зверства марианских диктаторов, Цинны и Карбона, переполнили гневом сердце молодого Гнея Помпея, и, набрав три легиона солдат, он на свой страх и риск выступил против марианцев. Одержав несколько убедительных побед, Помпей сумел привести свой корпус на соединение с армией Суллы. Сам Сулла назвал его императором, провозгласив его триумф. Позднее именно Помпею поручено было командовать армией оптиматов, высадившейся в Африке. Разгромив армию марианцев под командованием Демиция, Помпей получил тогда прозвище Магн – Великий.

Сулла почти безгранично доверял молодому полководцу. Именно Помпею

были поручены карательные экспедиции в Галлию и Испанию. Согласно специальному поручению римского сената, он подавлял восстание Сертория, громил базы киликийских пиратов, вместе с Крассом уничтожал армию Спартака. Ему было доверено окончание труднейшей войны с Митридатом Понтийским и кавказские походы.

Живи Помпей в любую другую эпоху, его имя стало бы нарицательным для обозначения величайших подвигов и триумфов. Но, на свою беду, он оказался в истории на одном отрезке времени с Юлием Цезарем. Судьба была менее благосклонна поначалу к молодому Цезарю, но в конечном итоге она смирилась, уступая его гению, и в мировой истории нам осталось имя Гая Юлия Цезаря. Противостояние двух выдающихся людей изменило ход мировой истории, и побежденный Помпей отступил в тень, уступая блистательному величию посмертной славы победившего Цезаря.

Но сегодня здесь, на холмах Иерусалимских, в тени душистого кустарника, раздраженный Помпей ждет последних сообщений своих центурионов. По предложению претора он приказал привести сюда Гиркана и Аристобула, дабы брат убедил брата в безнадежности сопротивления его сторонников.

Солнце сегодня особенно нестерпимо, и только прохладные городские сады дают возможность хоть как-то укрыться от этого слепящего зноя.

Появился дежурный центурион.

– Пришел Гиркан, – коротко сказал римлянин.

Помпей кивнул, морщась словно от зубной боли. Он не любил этого бородатого иудея, всегда одетого в темное одеяние, со скорбным лицом и тощей нескладной фигурой. Аристобул нравился ему куда больше, но в политике нельзя было руководствоваться только личными симпатиями. Эту истину римский полководец усвоил с юных лет.

Гиркан появился неожиданно, словно был выдавлен плотным горячим воздухом из кустарника, внезапно материализовавшись, как навязчивое видение.

– Да пошлют тебе боги удачу, – сдержанно приветствовал он Помпея.

– Я послал за тобой, – начал без предисловий римский полководец, – чтобы ты в последний раз поговорил со своим братом Аристобулом. Или осажденные сдаются, или мы разрушим храм. Через несколько дней все будет кончено. Я прикажу не брать пленных.

Гиркан молча слушал, не скрывая горевшей в его глазах ненависти.

– Пусть они умрут все, – гневно сказал он римлянину, – это вероотступники, у них нет ничего святого. Таких нужно истреблять без пощады.

Ненависть в его глазах была слишком очевидна, чтобы Помпей не понял, что она относится не только к соплеменникам-иудеям, но в еще большей степени к чужеземцам-римлянам.

Он недовольно закряхтел, и в этот момент, раздвигая кустарник, появился декурион, доложивший о прибытии Аристобула.

Царь иудеев Аристобул был совсем непохож на своего брата. Коренастый, плотный, неторопливый, он даже физически являл собой тип, резко отличный, противоположный Гиркану. Глубоко посаженные глаза внимательно и спокойно глядели на вождя римлян. Помпей еще раз подумал о слишком частом несовпадении личных и государственных симпатий.

Аристобул коротко кивнул Помпею, демонстративно отвернувшись от Гиркана.