Заговор в начале эры
Шрифт:
– Я не против, но подождем выборов консулов на будущий год. Ты помнишь, кого мы хотели выдвигать?
– Конечно. Квинт Цецилий Меттел Целер. Он был одним из легатов Помпея. Вполне подходящая кандидатура.
– Была, Катон, была. Помпей развелся с сестрой Метелла Муцией. И теперь я не знаю, устроит ли его эта кандидатура.
– Что ты хочешь сказать?
– Вчера я говорил с Марцеллом. У них появилась своя кандидатура. Ты помнишь, мы хотели выдвинуть Метелла и Лентула Спинтера. Но Помпей собирается выдвинуть своего бывшего легата Луция Афрания. И похоже,
– Афраний прекрасный воин и гражданин Рима, – сурово произнес Катон.
– Но его выдвигает Помпей, – разозлился Катул, – твоя правдивость делает тебе честь, но вредит нашему делу.
К ним подошел Цицерон.
– Кажется, все собрались, – озабоченно сказал он, – вы слышали новость об Афрании?
– Мы об этом сейчас говорили, – недовольно выдавил Катул.
– Это кандидатура Помпея, – убежденно начал Цицерон, – и нам нужно подумать, стоит ли усиливать и без того сильные позиции полководца.
– Вот видишь, – обрадовался Катул, обращаясь к Катону, – я говорил тебе об этом.
Катон молчал, не вмешиваясь более в разговор.
Слушание дела было открыто вызовом представителей коллегии понтификов. Верховный жрец коллегии Гай Юлий Цезарь и два его помощника предстали перед сенатом. Одним из них был консуляр и друг Цезаря Аврелий Котта. Другим был тучный, с трудом передвигающийся Марк Клавдий Марцелл. Последний, тяжело поднявшись с ложа, осторожно спустился вниз к ростральной трибуне. Марцеллу было всего тридцать два года, но из-за своей тучности он казался намного старше своих лет…
Обвинителем по данному делу выступал Люций Домиций Агенобарб.
Клодия не пустили в сенат, а его попытки проникнуть на галерку пресекли легионеры претора Публия Корнелия Лентула Спинтера.
Агенобарб, выйдя в центр зала, по поручению председательствующего сената престарелого Публия Сервилия Ваттия Иссаварика, обратившись к трем жрецам верховной коллегии понтификов, спросил, было ли, по их мнению, совершено святотатство.
По обычаю, жрецы молчали.
Тогда Агенобарб обратился к Цезарю:
– Верховный понтифик Рима Гай Юлий Цезарь, произошло ли святотатство в день праздника Доброй богини в твоем доме?
Цезарь молчал. Согласно обычаям молчание означало отсутствие ответа. Сенаторы, ожидавшие этого, все-таки недовольно морщились, а галерка разразилась криками в честь представителя семьи Юлиев.
– Понтифик Рима Марк Клавдий Марцелл, – обратился Агенобарб к другому жрецу, – было ли совершено святотатство?
– Коллегия жрецов вынесла свой вердикт, – делая большие паузы между словами, сказал Марцелл, – Клодий совершил святотатство и достоин осуждения. Пусть юстиция скажет свое слово, – произнес он традиционную формулу.
Сенаторы одобрительно зашумели, с галерки раздались крики проклятий.
– Подтверждаешь ли ты, понтифик Рима Луций Аврелий Котта, слова Марка Клавдия Марцелла? – спросил Агенобарб.
Согласно закону и традициям, для передачи дела в суд требовалось мнение коллегии понтификов, высказанное
Цицерон замер, боясь пропустить хоть одно слово. Напряжение в сенате разлилось по всему залу, выплеснувшись даже на галерку. В относительной тишине Луций Аврелий Котта мрачно произнес:
– Коллегия понтификов вынесла свой вердикт о святотатстве. Пусть торжествует юстиция.
Зал наполнился одобрительными криками. Цицерон вытер пот и впервые улыбнулся. Сидевший на одной из сенатских скамей, сверху за событиями следил Помпей, неприязненно оглядывающий сенат. Галерка протестующе роптала.
Понтифики прошли на свои места. Цезарь опустился рядом с Крассом.
– Ты правильно промолчал, – кивнул Красс, – нельзя требовать от тебя большего.
Внизу Агенобарб обращался к консулам.
– От имени сената и народа римского: я прошу консулов Рима Марка Пупия, сына Марка, Пизона Фруги Кальпурниана и Марка Валерия, сына Марка, Мессалу Нигера подготовить закон о назначении чрезвычайного трибунала над совершившим святотатство Публием Клодием Пульхром.
– Да будет так, – наклонил голову принцепс сената, – пусть говорят консулы.
Встал Мессала Нигер и коротко, очень четко, почти по-военному выдал свое заключение:
– Коллегия понтификов признала Публия Клодия Пульхра виновным в святотатстве. Мы, консулы Рима, предлагаем передать дело в суд, для чего городскому претору Лентулу Спинтеру поручается назначить судей для обеспечения процесса. Пусть торжествует юстиция.
– Клодия, безусловно, осудят, – прошептал Марцелл Помпею, – там будут не слишком беспристрастные судьи.
– Согласны ли с этим мнением народные трибуны? – спросил в заключение Ваттий Иссаварик.
– Нет, – громко закричал, вскакивая со своего места, молодой народный трибун Квинт Фуфий Кален.
– Мы слушаем тебя, – строго произнес, нахмурившись, Ваттий Иссаварик.
– Насилие может также маскироваться под право, – начал народный трибун известной латинской пословицей, – но мы, римляне, не смеем заменять насилие правом. Еще не так давно в этих стенах мы уже совершили акт незаконный и бесчестный, казнив пятерых римских граждан без суда, вопреки нашим законам. Теперь мы хотим осудить человека за его святотатство, даже не выслушав его. Какими будут судьи, назначенные претором Публием Корнелием Лентулом Спинтером, я могу себе представить. Во имя богов, великих и всеблагих, разве это справедливо? Миру более всего противны насилие и нарушение права, – привел он еще одну латинскую поговорку.
Фуфий Кален был неудачливым соперником Цицерона по судебным ристалищам и любил щеголять латинскими пословицами.
– Неужели мы вновь допустим такое нарушение, – почти искренне возмущался народный трибун, – неужели снова осудим человека, не выслушав его, не дав ему возможность защитить себя, назначая угодных нам и заранее пристрастных судей?
– Это все проделки Цезаря, – гневно прошептал Цицерон Катулу, – он все просчитал, этот Юлий.
– Что ты предлагаешь? – спросил принцепс сената.