Заговоры и покушения

Глобус Нина Владимировна

Но идти на «конфронтацию» с Тараки или Амином советский посол не пожелал. Тогда представитель КГБ в Кабуле предложил по согласованию с послом и с Москвой предупредить трех опальных членов ЦК НДПА об опасности и предложить, если они того пожелают, тайно переправить их в Советский Союз.

Эту миссию поручили одному из «помощников» КГБ — посольскому переводчику, который был знаком с каждым из троих «заговорщиков». Ему следовало, соблюдая необходимые меры предосторожности, «случайно» встретиться с Мисаком.

Встреча состоялась. Выслушав переводчика, Мисак побледнел и, ничего не сказав, быстро направился к своему дому.

На другой день

произошло то, чего никто в посольстве не ожидал. Рано утром Амин вызвал к себе представителя КГБ и потребовал, чтобы «провокатор» — советский переводчик — был немедленно откомандирован в Советский Союз. Амин заявил, что среди советских представителей в Кабуле есть и другие сотрудники, которые тоже должны быть отозваны в Москву, так как «живут старыми понятиями и представлениями, не понимают изменившейся ситуации в Афганистане и своей деятельностью не способствуют успеху апрельской революции». Амин имел в виду трех сотрудников, которые давно работали в Афганистане, прекрасно знали страну, историю НДПА и ее руководящие кадры. Нравились же Амину те советские представители, особенно партийные и военные советники, которые приехали работать в Афганистан не зная толком, в какой части света он находится.

Никаких возражений Амин не услышал. Переводчику пришлось срочно покинуть Кабул.

Мисак доказал Амину свою преданность, но ни Мисак, ни его товарищи не могли предполагать, что Амину осталось жить четыре с половиной месяца, и что, покончив с Амином, «советские» не забудут об их предательстве. После ввода советских войск в Афганистан все трое будут арестованы режимом Кармаля и вместе с другими преданными Амину халькистами окажутся в тюрьме.

Амин оставил троих халькистов в покое. Но принялся за других.

(Морозов А. Кабульский резидент. Два «заговора» ЦРУ. // Новое время. 1991. № 40)

ИЗ «УГЛА» — В КАМЕРУ

Советских советников в Афганистане водили за нос, и это всех устраивало.

В начале сентября 1979 года по Кабулу поползли слухи о новом «заговоре» американского империализма. Выступив с речью на митинге в Кабульском университете, Амин заявил, что во главе поддерживаемого ЦРУ контрреволюционного заговора стоят вполне определенные лица, представляющие, по его словам, «угол» в ЦК НДПА. Речь шла о членах ЦК, которые во время заседаний сидели на углу стола рядом с Тараки. Это были министр обороны Мухаммед Аслам Ватанджар, министр связи Саид Мухаммед Гулябзой, министр внутренних дел Шерджан Моздуръяр и начальник органов госбезопасности Асадулла Сарвари. Все четверо — халькисты, искренне преданные лично Тараки. Они тоже позволили себе довольно открыто критиковать Амина, жаловались на него Тараки и даже требовали ограничения его полномочий.

Амин был прекрасно об этом осведомлен. Обо всех посещавших Тараки лицах и о содержании их бесед Амину докладывал его преданный слуга майор Дауд Тарун, начальник секретариата «великого вождя». Нельзя также исключать, что для прослушивания разговоров, которые велись в кабинетах у Тараки, Амин использовал советскую специальную технику.

Все члены так называемого угла были хорошо известны резидентуре внешней разведки КГБ, и только с положительной стороны. Однако его попытки доказать послу и советникам, что новый «заговор» — очередная выдумка Амина, были безуспешными Почему? Все по той же причине — из-за беспринципности и нежелания портить отношения с Амином; Приведу характерный пример.

Партийный

советник Виктор Смирнов, безвременно ушедший из жизни вскоре после возвращения из Афганистана, рассказывал мне, как он вместе с руководителем группы партийных советников из ЦК КПСС Семеном Веселовым присутствовал на мероприятии, посвященном Дню независимости Афганистана. С речью выступал Амин. Слушая синхронный перевод, Веселов говорил Смирнову, что Амин несет несусветную чушь. Когда же после выступления Амин подошел к Веселову и спросил, понравилась ли его речь, Веселов сказал буквально следующие слова: «Товарищ Амин, вы выступили с прекрасной речью! Теперь я вижу, что марксизм-ленинизм в Афганистане находится в надежных руках». Смирнов был поражен. Веселов объяснил: «Зачем портить отношения с Амином? Мне еще хочется здесь поработать».

Такой «принципиальный», «партийный» подход к словам и делам Амина был характерен для большинства присланных из Москвы советников. Информации посланцев ЦК КПСС верили больше, чем информации разведки, которая до самых «верхов» не доводилась. В Москве на Старой и на Смоленской площадях верили Амину. Дело дошло до того, что из Москвы пришел приказ прекратить все контакты с оставшимися на свободе парчамистами и с лицами, просто известными своими симпатиями к «Парчам» и Кармалю. Даже разведке были запрещены такие контакты. Запрет исходил от тогдашнего начальника разведки, ставшего затем председателем КГБ, Владимира Крючкова.

Кстати, о Крючкове. В конце 1980 года, уже после ввода войск, он совершил «инспекционную» поездку в Кабул. К тому времени я уже находился в Москве и «вел» кабульскую резидентуру, читал и анализировал всю поступающую от нее информацию, большая часть которой почему-то начальнику разведки не докладывалась и оседала «для накопления и анализа» в информационной службе первого главного управления — разведке КГБ. Получалось, что разведка в Кабуле работала вхолостую. А это были данные о том, что армия ДРА разваливается, идет массовое дезертирство, снижается боевой дух, что правительство Бабрака Кармаля, в котором большинство составляли члены и сторонники бывшей фракции «Парчам», не принимает должных мер для укрепления единства партии, от которого во многом зависит судьба революции, сводит счеты с халькистами, оппозиция же не только не собирается прекращать борьбу, но и наращивает силы, готовится к жестокой и длительной вооруженной борьбе.

Казалось бы, побывав в Кабуле, Крючков должен был убедиться в том, что даже стотысячная советская армия не в состоянии усмирить 90 процентов афганского населения, для которого прокоммунистический режим НДПА неприемлем. Но. похоже, реальная информация начальника разведки интересовала меньше всего. Гораздо больше авторитетом для Крючкова был новый посол Фикрят Ахмеджанович Табеев, который представлял дело так, будто благодаря его деятельности закрепляются успехи апрельской революции, а ее противники терпят поражение за поражением…

После возвращения Крючкова в Москву мне поручили написать по его тезисам своего рода директиву разведке. Главный тезис руководителя советской разведки меня поразил: «Весна и лето 1981 года станут решающими в окончательном и полном разгроме сил контрреволюции». Когда я предложил заместителю начальника нашего отдела, который сопровождал Крючкова в Кабул, заменить этот тезис, тот, виновато улыбаясь (он делал генеральскую карьеру), сказал: «Раз Владимир Александрович сделал такой вывод, то так и надо писать».