Заговоры и покушения
Шрифт:
Так прошли в Конго два года — достаточный срок, чтобы стать свидетелем свержения и убийства Лумумбы и вывести на орбиту неких Чомбе и Мобуту, которые, как считалось, «вызволят Конго из-под коммунистического господства».
По завершении этой миссии Карлуччи получил высшую награду дипломатической службы, проработав в ней всего лишь пять лет, из них три года за рубежом.
С новеньким, блестящим Крестом за храбрость в феврале 1964 года он прибыл в Занзибар, где после январских беспорядков обстановка была довольно сложной. Было ли труднее очаровать занзибарцев, чем конголезцев? Новый генеральный консул не продержался там в течение обычного срока в два года. Он был отозван по просьбе Джулиуса Ньерере. Пребывание в «стране гвоздичных деревьев» несколько смягчило военную выправку Карлуччи. Он стал носить менее строгую прическу.
В июле 1965 года он оказался на должности «политического советника» в американском посольстве в Рио-де-Жанейро. Государственный переворот в 1964 году положил конец ситуации, о которой руководитель резидентуры ЦРУ в Кито Тед Ноланд говорил в 1963 году Филипу Эйджи: «Бразилия — наша самая серьезная проблема в Латинской Америке, куда более серьезная, чем Куба после ракетного кризиса».
Бразильские головорезы, захватившие власть в то время, казалось, поддерживали политику привлечения иностранных капиталов. Это не мешало ЦРУ сотрудничать с космополитом-полиглотом Гербертом Океном, который сегодня то и дело снует между Мюнхеном, Рио-де-Жанейро, Белу-Оризон-ти, Буэнос-Айресом и Бразилиа, где он числится консулом. Через него ЦРУ осуществляло тайные связи с* группой, возглавляемой не кем иным, как Карлосом Ласердой, одним из главных заговорщиков, преследовавших цель свергнуть Гуларта, а теперь замышлявшим заговор против тех самых военных, которым он помог захватить власть.
Фрэнку Карлуччи, подружившемуся с Ласердой, удалось организовать встречу американского посла Татхилла с Ласердой, что заставило Бразилию направить госдепартаменту официальную ноту протеста. По вечерам в Рио-де-Жанейро собирались, помимо Карлуччи, Роберту Кампос, министр планирования (экономика), Кордейруди Фариас, министр внутренних дел (полиция), — так сказать, «проводники» американского империализма, а также Голбе-ри ду Куту э Силва, создатель бразильского ЦРУ.
Мигел Арраэс, губернатор Пернамбуку и открытый противник Ласерды, губернатора Гуанабары, заявляет сегодня без колебаний: «Карлуччи координировал деятельность многочисленных агентурных сетей ЦРУ, действовавших в Бразилии в то время». Это о том самом человеке, о котором лидер португальских социалистов Мариу Суареш говорил: «Он честный человек!»
Карлуччи, ставшему человеком номер два в американском посольстве, повезло в том отношении, что он покинул Бразилию в июле 1969 года, как раз перед «отвратительным августом» — месяцем неприятностей, которые начались уходом со сцены Коста э Силвы, сраженного болезнью и усилившейся деятельностью коммандос Маригелы, и завершились похищением в начале сентября американского посла Чарлза Бэрка Элбрика, которого позже обменяли на политических заключенных.
Возвратившись в Вашингтон, Карлуччи занимал различные должности в администрации Никсона, в частности был директором управления экономических возможностей, где сократил расходы по программе ВИСТА на помощь безработным и беднякам, а также был заместителем министра здравоохранения, образования и социального обеспечения.
(ЦРУ в Африке: Сборник. — М., 1983)
СТАРЧЕСКАЯ АЛЧНОСТЬ ИМПЕРАТОРА
Репортаж польского журналиста Рышарда Капусцинского «Император» — о революции 1974 года в Эфиопии — вышел в свет в Варшаве в 1978 году и вскоре завоевал международную известность. Его перевели на английский, итальянский, немецкий, французский и многие другие языки, ему были посвящены десятки рецензий. Нет нужды говорить о. причинах этого шумного успеха: достоинства работы польского журналиста очевидны.
«На протяжении всего периода (а происходит это летом семьдесят четвертого года) продолжается большая игра двух искусных партнеров — седовласого императора и молодых офицеров из Дерга. Со стороны офицеров — это охватывающий маневр, они стремятся окружить старого монарха в его собственном дворце-логове. А со стороны императора? У него — более тонкий план, но подождем: минуту спустя мы поймем его замысел. А остальные лица? Другие участники этой удивительной и драматической игры вовлечены в нее бегом событий, они немногое понимают из того, что происходит. Беспомощные, перепуганные сановники и фавориты мечутся по коридорам дворца. Вспомним, что дворец был прибежищем посредственностей, средоточием бездарностей,
Посредственности в такие минуты крайне опасны, ибо, чувствуя угрозу, они становятся беспощад-ними. Они ослеплены страхом и ненавистью, а к действиям их побуждают самые низменные инстинкты — подлость, крайний эгоизм, опасение потерять привилегии, подвергнуться осуждению. Диалог с этими людьми невозможен и бесполезен. Вот против этих обитателей дворца выступила группа молодых офицеров — смышленых, интеллигентных людей, достойных и горячих патриотов, которые понимали, насколько страшны положение Эфиопии, тупость и бессилие элиты, видели коррупцию и демократию, нищету и унизительную зависимость страны от более могущественных держав. Будучи сами частью императорской армии, они принадлежали к нижним слоям этой элиты, они пользовались благами, поэтому на борьбу их толкала не нищета, которая их непосредственно не коснулась, но укоры совести и чувство моральной ответственности. Они были вооружены и хотели использовать оружие с максимальным успехом.
Подпольная группа зародилась в штабе Четвертой дивизии, ее казармы были расположены в предместьях Аддис-Абебы — впрочем, достаточно близко от императорского дворца. Долгое время заговорщики функционировали в условиях глубочайшей конспирации — даже ничтожная, содержащая лишь намек утечка информации могла вызвать репрессии и казни. Постепенно в подпольную деятельность оказались вовлеченными другие гарнизоны, а позже и полицейские силы. Событием, ускорившим конфронтацию армии с дворцом, была голодная трагедия в северных провинциях страны. Причиной массовой гибели от голода у нас принято считать периодически наступающую засуху и — как следствие — неурожай. Эту точку зрения отстаивали представители государственной элиты подверженных голоду стран. Такое мнение ошибочно. Чаще всего к голоду приводит несправедливое или неверное распределение национальных ресурсов и богатств. В Эфиопии имелись немалые зерновые запасы, но богачи их припрятали, а затем выбросили на рынок по удвоенным ценам, недоступным для крестьянина и городской бедноты. Известны цифры: сотни тысяч человек погибли рядом с доверху наполненными зернохранилищами. Многих еще живых людей-скелетов по приказу местных нотаблей добивала полиция. Это положение — торжество вопиющего зла, неслыханной абсурдности — явилось сигналом для выступления офицеров-заговорщиков.
К мятежу поочередно примкнули все дивизии, а ведь именно армия служила оплотом императорской власти. После непродолжительного шока, растерянности и колебания император Хайле Селассие отдает себе отчет в том, что теряет важнейшее орудие своего владычества. Первоначально пребывавшая в подполье и никому неведомая группа Дерг действовала вслепую, она и сама не представляла, какое количество военнослужащих ее поддержит. Заговорщикам приходилось соблюдать осторожность. Их поддерживали рабочие и студенты — это существенный момент, но большинство генералов и высших офицеров были против заговорщиков, и генералитет продолжал командовать, отдавать приказы. Шаг за шагом — вот тактика этой революции, продиктованная сложившейся ситуацией. Если бы заговорщики выступили открыто и сразу, дезориентированная часть армии, не понимая, о чем идет речь, могла не только не поддержать, но и ликвидировать их. Повторилась бы драма шестидесятого года, когда военные перестреляли друг друга, благодаря чему дворец просуществовал еще тринадцать лет. Впрочем, в самой организации Дерг не было единства: да, все сходятся на том, чтобы ликвидировать дворец, жаждут сменить анахроничную, изжившую себя, беспомощно прозябающую систему, но продолжались споры, как поступить с императором.
Император сотворил вокруг себя легенду, сила и жизнеспособность которой не поддаются проверке. Легенду о личности, пользовавшейся любовью и уважением во всем мире. Вдобавок он считался главой церкви. Избранником Бога, властителем душ. Поднять на него руку? Это всегда кончалось анафемой и виселицей.
Заговорщики в самом деле были смелыми, а в известной мере даже отчаянно смелыми людьми, поскольку впоследствии, предаваясь воспоминаниям, признавались, что, решив выступить против императора, не верили в собственный успех. Не исключено, что императору Хайле Селассие было известно о сомнениях и расхождениях, которые раздирали Дерг: в конце концов, он располагал услугами чрезвычайно разветвленной разведки. ·