Загряжский субъект
Шрифт:
– Выпьем, Андрей Васильевич, – предложил Президент.
– Да… да! Будь, как говорится!
И – понеслось! Пили, закусывали, опять пили. И говорили, щелкали, как соловьи.
– Теперь послушай, Андрей Васильевич, – чуть заикаясь, говорил захмелевший Президент. – Я тебе всю правду в глаза скажу. Ненадежный ты человек. И казак говенный!
– Подожди! – налился бурячной краской Дрюня и как перед дракой почесал поясницу. – Это мне дюже не нравится.
– Сиди! – толкнул его ладошкой в грудь Президент. – Это ты Курлюку будешь возражать, а я главнокомандующий…
Дрюня устыдился и замолчал.
–
Дрюня почесал затылок, пошевелил губами.
– Много… На Кубани даже маршалы есть.
– А рядового состава сколько?
– Рядового состава мало.
– Вот! – сурово, но вежливо продолжал Президент. – Деньги профукали, от земли отказались. Обещали взять под общественный контроль рынки, заниматься коневодством, рыбоохраной и рыборазведением, восстанавливать храмы Божьи… Где все это, я спрашиваю?
– Промашка вышла, – виновато опустил голову Дрюня.
– Кругом промашка! Передрались, переделились. Войско там, войско тут. Кругом одни атаманы, и все просят поддержки Президента. Нет, Дрюня, виноват, Андрей Васильевич, народ вас не поймет. Где депутаты Госдумы от казачества?
– Выставляли много раз – не пущают. Клевещут на казачество.
– А может, не клевещут? Правда глаза колет? Не работаете, сидите у жен и стариков на шее, пьянствуете. Кто же вас в Думу пустит! Я, честно говоря, очень надеялся – и надеюсь пока! – на Загряжск, на казачество. Верю, что возрождение России начнется именно с Загряжска как уникального субъекта. Я готовлюсь сейчас – это пока между нами – посетить Загряжск с визитом. Но вы к этому не готовы. Надо основательно поработать, обрести настоящее, подобающее лицо Загряжску и сделать все, чтобы визит имел историческое значение.
– Да мы… – подобострастно замычал Дрюня, – мы живота… Ей-богу, как один, все как есть ляжем…
– Ложиться не надо, – насмешливо перебил Президент, – Ты конкретно помоги Татьяне Петровне Веревкиной. Ей сейчас трудно, рынок – сложное хозяйство. Рядом с ней должен быть надежный человек, опора.
– Татьяне я всегда… как есть, то есть…
– Это первое. Второе. Прекратите, хотя бы временно, промысел котов и шитье из них полушубков. В Брюсселе «зеленые» уже сделали нам официальный запрос.
– Как есть прекратим.
– Значит, договорились. Давай выпьем, и у меня будет к тебе личная просьба.
Выпили, закусили. Глазки у Президента замаслились. Пролысина посветлела. Заулыбался загадочно-виновато.
– Я нечужд ничего человеческого, – вкрадчиво заговорил он. – У меня в Загряжске была любовь. Во время студенческой практики месяц там жил. Романтическая любовь. Вздохи и страдания, а потом страсти африканские. Я бы, наверное, там и остался. Представляешь, когда я предложил ей пожениться, она отказала. Почему, спрашиваю? У тебя, говорит, ноги тонкие и ростом мал. Я чуть не упал, ей-богу. Ростом я ниже ее, но при чем тут
Дрюня нагнулся и посмотрел на белую лодыжку.
– Совсем не тонкие. А как ее кличут?
Президент смутился, виновато опустил голову.
– Знаешь ты ее… Я скажу, но опять же, строго между нами.
– Могила! – заверил Дрюня.
– Это Натэлла Уткина…
– О-о! – радостно взревел Дрюня. – Знаю! Как же я не допер, у нее сынок – весь в тебя!
– Да ну? – усомнился Президент. – А впрочем, что ж, может… может.
– Твой, твой! Вылитый.
– Давай на этом закончим, – осторожно и настойчиво попросил Президент. – Дай слово, что никому ни слова. Я приеду с визитом и, как порядочный человек, встречусь с Натэллой и мальчиком. Дай слово, Дрюня!
– Могила! – хрипло подтвердил Дрюня.
Он закашлялся, поднял голову со стола и с удивлением оглядел свою хату.
«Могилу, могилу еще не копали! – кричала кому-то бабка-соседка на улице. – А батюшка уже отпевать пришел».
На столе недопитая бутылка. Кислая капуста в тарелке вызвала тошноту. Дрюня наклонился к ведру и прямо через край жадно лакал холодную воду. «Да-а. – думал он. – Выпил с Президентом… Как взаправду взбучку учинил. Танька Хромая, Натэлла… Тьфу, как наяву!»
Дрюня, морщась, выполз на крыльцо, глянул под ноги и обомлел. На нем были новенькие генеральские сапоги с зеркальными голенищами. Мать честная! Он сроду и не надевал таких. «А где же кирзачи? – Страх ожег его до самой селезенки. – Где мои сапоги?» Дрюня резво вернулся в хату и обыскал каждый угол. Кирзачей не было. «Значит, не сон? Значит, был у Президента? Надо выпить, иначе с нарезки сойду».
Дрюня выпил полстакана и тупо уставился в окно, прислушиваясь к организму. «Если не сон, то как это могло случиться?» Он напряг все свои мысли, голова каменела и пухла от умственных усилий, во рту пересохло. Выпил еще для ясности и решительно направился в городской загс к Натэлле Уткиной.
Эта интеллигентная, тихая женщина с утомленным фарфоровым личиком могла бы сделать карьеру в науке. У нее были уникальные математические способности. Она легко занимала первые места в математических олимпиадах, в том числе и международных. Натэлла иногда ставила в неловкое положение учителей своим мышлением. Ей советовали поступать непременно в МГУ, а она пошла в местный университет и получила «тройку» по математике. Своей тихостью и немногословием она погубила все. И замкнулась. Поступила на заочное в пединститут и стала работать статистом в загсе.
Обожглась девушка и в первой любви. Курсант-выпускник военного училища взял тихую Натэллу натиском и напором на танцплощадке в первый же день. Он сразу же поклялся, что давно и тайно любит и без нее не мыслит жизни. Бойкий курсант предложил пожениться и ехать с ним на край света. Познакомил со своими родителями. Купил обручальные кольца. Натэлла проводила жениха в училище и больше его не видела. Тосковала, ждала, сохла. Родила славного малыша. И закисла в одиночестве.
К этой несчастной женщине и пришел возбужденный и хмельной Дрюня узнать насчет ее отношений с Президентом. Натэлла долго не понимала вопросов Дрюни и отмахивалась платочком от сивушного духа, заполнившего ее маленький кабинет.