Загряжский субъект

Воронов Василий

– Что, нехорошо выходит?

– Не совсем хорошо.

– А что нагадала?

– И тут не совсем хорошо.

И как ни просил Курлюк растолковать ему поподробнее, Зинаида упрямо отказывалась. Только спросила:

– А кто эта Эвелина?

Курлюк откровенно объяснил. Зинаида стала проситься в Загряжск.

– Это хоть завтра. Я тебе предложение сделать хочу.

Придавая серьезность моменту, Гаврила стал косолапо ходить по комнате, заложив руки за спину. Видно, мысль пришла к нему неожиданно.

– Предлагаю поработать у меня.

Зинаида без интереса пожала плечами.

– Мама меня ждет.

– Маму перевезем,

и ей дело найдем.

– Гм… А что за работа?

– Советником у меня будешь, помощницей. А рынок матери отдам, городской.

– Шутишь, Гаврила Фомич? Какой из меня советник, я еще школу не закончила.

– Все устроим. И школу закончишь, и в институт поступишь. Ты мне нужна!

– И зарплату платить будешь?

– И зарплату, и дом куплю. И машину с шофером дам. – Гаврила был напорист и убедителен. Зинаида опешила, испугалась.

– Нет, Гаврила Фомич, так не бывает. У мамы надо спросить.

– Хорошо, завтра поедем к маме! – сердито отрезал Курлюк.

Вечером он рассказал Эвелине, как вызволил у цыган дочку Татьяны Веревкиной. И что собирается отвезти ее в Загряжск. Его удивила реакция Эвелины. Она как-то странно улыбнулась, с обидой поджала губы и сказала откровенно:

– Мне это неприятно. Увози ее поскорее.

– В чем дело? – удивился Гаврила.

– А ты не знаешь?! – взвилась Эвелина. – Она дочь Вани Жеребцова! Родня некоторым образом.

Курлюк только развел руками.

3

Загряжск полнился новостями.

Некоторая напряженность и выжидательность при смене власти улеглись, утишились как-то сами собой. Ожил рынок, прибавилось гостей, туристов. Запахло знаменитым шулюмом из молодых грачат. По вечерам из подворотен слышался душераздирающий вопль котов и приглушенно-радостное: «Ага, попался!» Полушубки вновь были востребованы. Открылись точки с самопальной водкой, и загряжцы вздохнули свободнее. Чиновники сначала робко, с оглядкой стали брать, а которые посмелее охотно объясняли просителям, что за такую-то справку или документ в другом месте берут вдвое больше и они, загряжские, работают себе в убыток, считай задаром. Пенсионеры роптали, их вежливо остужали: «Кто за бесплатно – пишитесь в очередь на месяц-два».

Бывшие стали потихоньку возвращаться. Кукуй-Прискоков позвал Ивана Жеребцова, похлопал его по плечу и сказал дружески:

– Хватит дурака валять, пора за дело браться.

И назначил его директором Загряжского порта. Вернулся на свое место финансовый начальник Врубель. Дрюня стал начальником вневедомственной охраны и надел казенную форму. К великой радости Певзнюка, Кукуй-Прискоков признал свою ошибку. Бывший начальник бани недолго редактировал «Загряжские ведомости», взмолился слезно: «Верните в баню!» Рокировка состоялась, счастливый Певзнюк уселся в свое кресло. Постепенно вынырнули все бывшие, и всем нашлись места. Мэрия заняла еще два особняка.

Пострадала только Антонина Светличная. Ее уволили по п о л и т и ч е с к и м мотивам. А подвели Антонину московские репортеры. Они сняли озорной фильм о Загряжске и показали по телевидению на всю страну. Там были и полушубки из кошачьих шкурок, и шулюм из грачат, и хмельной философствующий Дрюня, и фольклорный ансамбль Антонины Светличной. Все бы ничего, но репортеры подпоили гармониста из ансамбля, вывезли его в леваду и заставили перед камерой спеть частушки. Тот, конечно,

постарался для москвичей – с блеском в глазах, с матерком, залихватски. И это бы ничего, но спел и такую:

Любим девок, водку пьем,Ни о чем не думаем!Эту власть не признаемИ с Прискок-Кукуявом…

Антонину вызвали в мэрию и шепотом объяснили, что частушка п о л и т и ч е с к а я, что мэр взъярился и еще неизвестно, как обернется, а она, как руководитель Дворца культуры, должна написать заявление и скрыться с глаз долой. Антонина плюнула и написала. После этого Кукуй-Прискоков стал героем многих частушек с обидными рифмами.

Впрочем, мэру было не до частушек. Ему наскучила рутина бумаг, распоряжений, жалоб, комиссий, юбилеев и праздников. Бойцовская натура бывшего боксера рвалась к привычной стезе. Он учредил клуб профессионального бокса, качнул туда большие деньги и готовил, тренировал команду к показательным боям.

Теперь чиновники докладывали ему в спортзале, у боксерской груши, с опаской поглядывая на шефа. Если доволен – со свистом ухнет по груше, нет – можешь получить в лоб.

Вроде бы шутя, загряжцы стали поголовно боксировать. В школе и дома, на работе и в парке, у рюмочных и на рынке. Чуть что, слово за слово, сразу стойка. Стихийно вспыхивали нешуточные потасовки с участием милиции и казаков. В травмпунктах появились клиенты с поломанными носами и ребрами, с выбитыми зубами, с синяками и шишками. Прославленный гармонист с шапкой у ног наяривал на рынке новые частушки:

В гости нас Кукуй позвал,Всем подарков надавал.Восхитительно?Восхитительно!У соседа ВладиславаДвух зубов как не бывало.Огорчительно?Огорчительно!А у нашего ПетраПеребиты два ребра.Возмутительно?Возмутительно!

4

Дорога шла по высокому извилистому правобережью Дона. Горбатый джип мягко и бесшумно скользил по узкой свинцовой полосе асфальта. Из-за озимей и далекой сиреневой череды лесополос величаво выкатывался огнисто-прозрачный диск солнца. Легкий туманец слоился, таял, сливаясь с эмалевой текучестью горизонта. Неоглядная степь накатила, надвинулась выцветшими каменистыми буграми и с размаху остановилась перед рекой, опускаясь змеистыми балками и увалами в пойму, в левады, в темень леса.

Прямо от дороги, с бугров, открывалась слепящая глаза даль с хуторами, станицами, редкими стадами коров, с церквушками и погостами, квадратами полей, паутинками дорог и – терялась, рассасываясь в мареве. Трубный бас теплохода, отражаясь от берегов, упруго разгонялся по водной глади и замирал далеким эхом. Диким хохотом отзывались стаи бакланов. Золотистая россыпь песчаных отмелей искрилась на солнце и стыдливо пряталась в камышовых чащах. Сонно распрямлялся, торжественно вставал над Обдоньем долгий летний день.