Загряжский субъект
Шрифт:
У свергнутого, напрочь забытого ближним окружением партийцев Жеребцова открылись глаза. Многие из его вчерашних подчиненных пересели в кресла новой власти, многие же открыли собственные фирмы, банки, учредили совместные предприятия. Как-то незаметно и быстро выросли у них особняки, появилась собственная охрана, джипы и «мерседесы». И внешне изменилась бывшая партноменклатура.
Стриженые затылки, малиновые пиджаки, европейские башмаки с квадратными носами, золотые цепи. Вокруг новых бойких людей выткалась своя атмосфера, свои понятия и манеры, свой слоган. Простой русский язык отдали «совкам» и «лохам». В люди вышли крутые, навороченные и продвинутые, заявившие властям, что они
Много на своем веку поездил Жеребцов по России и по Европе, много видел и знал разных людей: политиков и ученых, правозащитников и диссидентов, министров и колхозников, проходимцев и подвижников. Своим опытом он многое понимал в человеческой натуре, а новых людей в своем отечестве не узнал и не понял. «Откуда они взялись, разгнездились и заслонили всю Россию?» – мучительно разгадывал Жеребцов и не мог разгадать. Он чувствовал себя пассажиром, сошедшим с поезда среди ночи не на своей станции. «Был Жеребцов, да весь вышел, теперь бы умереть прилично», – невесело думал он. Увы, самое горькое поджидало его впереди.
После выпуска в университете сын Иван с невесткой Эвелиной уехали на ее родину в Загряжск и устроились там, по всем советским меркам, благополучно. Иван – в порту начальником юридического отдела, Эвелина – юристом в Загряжском горисполкоме. Жили как все. На службе перетолковывали каждое выступление генсека, спорили, поругивались. По вечерам отоваривали талоны на сахар, мыло и водку, перепадало кое-что через знакомых в горторге. По выходным с гитарой и шашлыками убивали время где-нибудь в глухой леваде на берегу Дона. Так бы и жили от получки до получки, годами высиживая повышение и прибавку, обрастая ленивым жирком.
При новой власти Эвелину позвали в комитет по приватизации. Сказочно быстро раскрылись таланты умненькой Эвелины. Она крутилась вокруг влиятельных людей, оказывала им неоценимые услуги в срочном оформлении документов, выведывала секреты администрации и под еще большими секретами передавала своим людям. Квартира Жеребцовых стала местом встреч влиятельных и денежных загряжцев. Тут опять пригодилась гитара Вани Жеребцова, зазвучали городские романсы. Еще больше нравилось гостям уменье Эвелины поставить на стол что Бог послал. Хозяйка на скорую руку извлекала балыки, сырокопчености, икру, дорогие вина и коньяки. Тут же варились раки, доставленные из порта своими умельцами. Весело и хлебосольно было у Жеребцовых! Весело обделывались дела по переделу собственности в Загряжске. То, что не могла беспомощная администрация города, легко решалось на квартире у Жеребцовых, зачастую в обход города – через область и Москву.
Семья Жеребцовых постепенно обрела влияние и вес в деловом Загряжске, хотя Иван и Эвелина занимали незначительные должности. У Эвелины всегда водились деньги, и она тратила их безоглядно и помногу. Откуда деньги, сколько тратила жена, Иван не спрашивал, он уважал ее тайны и не пытался заглядывать в них, да Эвелина и не позволила бы.
В октябре 1993 года Иван Жеребцов оказался в Москве. Побродив по просторным кабинетам Министерства речфлота и отметив командировку, он сел в метро и вышел на станции «Киевская» посмотреть на известные события у Белого дома. Иван с любопытством и страхом толкался среди зевак на набережной Москвы-реки, прислушивался к разгоряченным спорам и жадно вглядывался в скопление людей вокруг колонны танков. От Горбатого моста были слышны одиночные выстрелы, крики. Головной танк долго водил хоботом орудия, прицеливаясь в верх белого здания с полотнищем государственного флага России, и, вздрогнув всем корпусом, ахнул прямой наводкой. От белой стены взметнулось густое облако пыли, грохот ударил по головам. Иван
В гостинице Иван выпил полбутылки водки и тупо смотрел в экран телевизора, где корреспондентка Си-Эн-Эн, заикаясь, комментировала у Горбатого моста: «Боже! Русские стреляют в русских!»
В Загряжске новости из Москвы восприняли с азартом, и не было такого угла, где не обсуждали: надо ли было Ельцину стрелять по Хасбулатову или не надо. К Ивану обращались, как к живому свидетелю. Иван, тяжело вздыхая, коротко отвечал: «Стало быть, надо». К Ивану приезжали корреспонденты, записывали подробности событий и уже затвердевший вывод: «Надо было». Певзнюк напечатал в «Загряжских ведомостях» пространное интервью, где Иван, как политолог, делал прогнозы на будущее политическое устройство власти в России.
Влиятельные деловые люди Загряжска, посоветовавшись с Эвелиной, решили двинуть Жеребцова в мэры Загряжска. Конечно, по всем статьям на этот пост подходила бы сама Эвелина, но среди казачества женщина сильно ущемляла бы самолюбие потомков Платова. А имя Жеребцова, сына самого Григорьевича, знали все. Жеребцова-младшего выбрали мэром.
Неожиданно умерла мать, Иван Ильич перевез отца в Загряжск.
Старик недолго пожил у сына с невесткой, купил себе квартиру отдельно. И сразу же откровенно высказал сыну свое отношение ко всему:
– Ты, сынок, попал в поганую компанию. И власть твоя поганая. Разрушаешь то, что я строил. Пляшете на наших костях. Ну, допляшетесь! Плохо ты начал, плохо и кончишь. Отрекись, пока не поздно. Оглянись, раскрой очи, кто вокруг тебя? Воры и разбойники! Ты им нужен, пока гребут за твоей спиной, а потом кинут в яму и притопчут сверху. Я служил Родине! А ты кому служишь? Предателям Отечества! Позоришь отцов и дедов, нет тебе прощения. Моя жизнь кончена, а тебя проклянут, и я прокляну, если не отойдешь от поганой власти.
Иван деликатно и молча отдалился от отца, Илья же Григорьевич не ступал больше на порог его дома, но бдительно следил за работой мэрии. Старик любил гулять по улицам Загряжска. Заходил в магазины, на рынок, заглядывал в порт, в редакцию «Загряжских ведомостей», во Дворец культуры, в публичную библиотеку, в совет ветеранов, встречал знакомых. За долгие годы работы в области он помнил сотни людей самых разных профессий, и его угадывали все. Старик подолгу разговаривал с людьми, интересовался даже слухами. С опытом государственного человека старый Жеребцов скоро имел о Загряжске вполне профессиональное представление. Видел все прорехи и дыры в системе исполнительной власти. Он стал выступать на общественных мероприятиях, на городских митингах и собраниях. Появлялся на трибуне в праздничном костюме со звездой Героя Социалистического Труда, с полным комплектом чуть ли не всех советских гражданских орденов и медалей. Это впечатляло. А говорить он умел.
Матерый партийный руководитель, Жеребцов обвинял мэрию Загряжска и своего сына в полном непрофессионализме и обмане горожан. Приводил конкретные примеры незаконной приватизации, коррупции руководства и растрат бюджетных денег.
Одинокий больной старик обрел смысл своей, как ему казалось, никому уже не нужной жизни. Люди толпами шли к нему, как в учреждение. Добровольные помощники помогали Илье Григорьевичу печатать и рассылать ходатайства, жалобы, протесты, статьи в газеты.
Жеребцов-отец стал самым популярным человеком в Загряжске. В мэрии с затаенным страхом ждали очередного выступления бунтовщика, молча поглядывая на Жеребцова-сына»: нет ли тут какой провокации. Взбешенный Курлюк орал и топал ногами в кабинете Ивана Ильича: