Захар Беркут

Франко Иван Яковлевич

Боярин удалился со своими слугами. Собрание долгое время молчало. Юноши вынесли окровавленное тело Митька Воина.

— Честная община, — сказал Захар, — согласны ли вы поступить с боярином Тугаром Волком так, как отцы наши велели поступать с такими людьми?

— Да, да! — загудело собрание.

— Кого же вы избираете для исполнения воли общины?

Выбор пал на десятерых молодцов, среди которых был и Максим Беркут. Тяжело было Максиму принимать это поручение. Как ни ненавистен был ему боярин, все же он был отцом той, которая, словно колдовством, овладела всем его сердцем и помыслами, за кого он отдал бы жизнь. А теперь — о горе! — и она была осуждена, без

вины, за отцовское преступление! Однако Максим не уклонялся от павшего на него выбора. Как ни тяжело было ему выполнить общинный приговор, все же в глубине души он был рад этому: ведь он благодаря этому увидит ее! А может быть, ему даже удастся чем-нибудь помочь ей, смягчить хотя бы своим вниманием жестокий приговор общины!..

А тем временем общинный совет шел своим чередом.

Были позваны посланцы от других общин, чтобы вместе с гимн обсудить, как обороняться от нападения монголов.

— Разорены мы, — говорил посланец от подгорных общин. — Села наши сожжены, скот разграблен, молодежь погибла. Широким половодьем разлились пожары и разрешения по Подгорью. Князь не дал нам никакой защиты, а бояре, притеснявшие нас в спокойные времена, предали нас, когда мы нуждались в помощи.

Посланцы из Корчина и Тустаня говорили:

— Нам грозит нашествие. Ниже Синеводскова {18} , на равнине, белеют уже шатры монголов. Идет их сила несметная, а мы и думать не смеем о борьбе и отпоре врагу, а забираем все, что можем, и уходим в леса и горы. Бояре наши начали было строить засеки на дороге, да что-то медленно. Шепчутся в народе, будто хотят они запродать дороги наши монголам.

Посланцы из других горных общин говорили:

— У нас урожаи худые, а теперь из долин прибежало к нам много народу. До нового урожая круто придется.

18

Корчи н, Тустань и Синеводсков— селения в Подгорье, сохранившиеся до наших дней.

— Выручайте нас и наших гостей, помогите пережить черную годину!

Посланцы из угро-русских общин говорили:

— Слыхали мы, что монгольская туча идет на Угорщину. Богом нашим и богами отцов наших заклинаем вас, соседи и братья, остановите эту страшную тучу, не допустите ее обрушиться на нашу землю! Ваши села — твердыни; каждая ваша скала, все ваши дебри стоят тысячи воинов. А чуть только они перевалят через горы, тогда уж никакая сила не остановит их, и все мы погибнем напрасно. Мы готовы оказать вам помощь, какую потребуете, — и хлебом и людьми, — только не опускайте рук, не теряйте надежды, вступайте в бой с поганым насильником! Захар Беркут на это сказал:

— Честная община, и вы, честные посланцы соседские Все мы тут слышали, какая страшная туча надвигается на наш край. Ратные люди выступали против монголов и погибли. Сила у них несметная, а несчастные порядки в наших долинах позволили им проникнуть в самое сердце нашей страны, к порогу нашего дома. Князья и бояре потеряли головы от страха или же предают свой край на глазах у всех. Что нам тут делать? Как нам защищаться? Я полагал бы, что нам от рубежей нашей Тухольщины удаляться нельзя. Дорогу нашу при вашей помощи, честные загорские общинники, мы, пожалуй, сможем оборонить. Но другие дороги мы оборонить не в силах. Это будет ваше дело, добрые тустанские общинники, а если нам удастся наше дело, тогда мы и вам охотно пойдем помогать.

На это сказали тустанские посланцы:

— Знаем мы, отче Захар, что вам невозможно итти нас защищать

и что в этот тяжелый час надо, чтоб каждый прежде всего сам за себя стоял. Но помните только, что наши общины не так счастливы, как ваша, что бояре забрали нас в свои руки и поставили свою стражу у засек и проходов. А если они захотят выдать их монголам, что мы сможем поделать? Одна у нас надежда, и это может еще спасти нас: что монголы не пойдут по вашей дороге и что в этом случае вы, поставив дозоры на своей дороге, могли бы двинуться нам на помощь.

— Эх, общинники, общинники, — с грустью, но и с упреком сказал Захар, — и сила, кажется, была в ваших руках, и разум в головах, как у зрелых мужей, а речь ваша детская! Надеетесь на «может быть» да на «кто знает». Уж в том будьте уверены, что если нам не будет грозить опасность, мы всею общиною придем вам на помощь. Но прежде всего вам самим следовало бы обезопасить себя от ваших собственных врагов — бояр. До тех пор, пока в их руках засеки и проходы, вам и вздохнуть свободно нельзя. Каждую минуту это лукавое племя может продать вас. Пора вам перестать дремать, пора ударить в набат и сбросить те путы, которыми опутала вас боярская жадность и княжеский произвол! Пока этого не будет, до той поры и мы не сможем помочь вам.

Печально склонили головы тустанские посланцы, услышав слова Захара.

— Эх, отче Захар, — сказали они, — знаешь ты наших общинников, а говоришь так, будто вовсе не знаешь их. Сломлена их древняя отвага, растоптана их воля. За твой совет благодарим тебя и передадим его нашим общинам, но последуют ли они ему?.. Эх, кабы ты был среди них и сказал им свое слово!

— Неужели же, честные соседи, мое слово для ваших общинников значит больше, чем их собственная нужда, чем их собственный разум? Нет! Если бы так было на самом деле, тогда ничем и мое слово вам не помогло бы, тогда пропали наши общины, пропала наша Русь!

Солнце уже перевалило далеко за полдень, когда тухольцы после собрания возвращались в село. Без радостных песен и возгласов, грустно, медленно шли старики и молодые, погруженные в тяжелые думы. Что-то принесут им грядущие дни?

Посланцы от других общин, ободренные, в приподнятом настроении, разошлись по своим селам. Лишь общинное знамя, знак общинной силы и дружбы, развевалось высоко и весело в воздухе да весеннее небо сияло прозрачной лазурью, словно не замечая земной тоски и тревоги.

IV

Широкой рекой разлились по Руси пожары, разрушения и смерть. Страшная монгольская орда из далекой степной Азии налетела на нашу страну, чтобы под самый корень подсечь ее силу, на долгие века разрушить народную жизнь. Самые главные города: Киев, Канев, Переяслав — пали и были разорены до основания; за ними последовали тысячи сел и более мелких городов. Страшный военачальник монгольский, Бату-хан, прозванный Батыем {19} ,шёл во главе своей стотысячной орды гоня перед собою вчетверо больше разных пленников, которые должны были биться за него в первых рядах, — шел по веской земле, широко распуская по ней свои отряды и ступая по колено в крови. О каком бы то ни было сопротивлении в чистом поле нечего было и думать, тем более что Русь была разъединена и разорвана на части княжескими междоусобицами.

19

Батый — татарский хан, внук Чингиз-хаиа, основатель так называемой Золотой орды. Стоял во главе нашествия монголов на Русь в 1237–1240 годах.