Закат над Квантуном

(Конспирологический роман)

В эти дни испытанья и муки

Смерть близка нам… И ночью и днем,

С каждым часом ждем вечной разлуки

С сыном, с братом, с любимым отцом…

Гром ударил над жизненной нивой!..

Нет кругом ни единой семьи,

Где бы смерть, как рыбак молчаливый,

Не раскинула сети свои!

Плачь, о Родина! Лучшие дети,

В блеске юных стремлений и сил,

В

И ряды пополняют могил.

Плачь над ними, но духу живого

Не губи! В эти тяжкие дни

Там, средь ужасов края чужого,

Не сгубили его и они!

С сердцем, чуждым тоски и смятенья,

За тебя они крест свой несли,

С скромным мужеством в грозном сраженье

За тебя они в поле легли.

С твердой верой в победу России,

В новой славы грядущий восход…

Не страшны нам могилы такие,

В них народная доблесть живет!..

(Е. Никонов, «В эти дни испытанья», Октябрь 1904)

ЧАСТЬ I

Мир без войны

1. Коммивояжер

Однако всему надо знать меру. Когда вам навязчиво и императивно в третий раз за две недели предлагают внести благотворительный взнос, да еще и рекомендуют какой, это переходит все границы и вызывает естественное отторжение.

Так думал Антон Федорович Горский, разглядывая щеголеватого юнца с нафабренными усами и наглой физиономией, снова явившегося к нему в камеру.

– Позвольте, любезный, не слишком ли часто вы одариваете нас с Алексеем Владимировичем своим визитом? Ей-Богу, будто к себе на службу ходите!..

Пучеглазый рассыльный в утепленном пальто нисколько не смутился. Видно, не единожды сталкивался с подобными возражениями:

– Как можно-с, ваше благородие? Неужто вам не жаль лиц, попавших в нужду?.. – взывал к милосердию сборщик благотворительных взносов. Знал, стервец, на чт`o давить.

Глубоко вздохнув, судебный следователь извлек из внутреннего кармана тужурки «канарейку» и положил ее на стол. Только вот забирать бумажный рубль рассыльный не спешил.

– А вот Алексей Владимирович изволили дать «синенькую», – упрекнул Антона Федоровича юнец, пренебрежительно покосившись в сторону кредитного билета.

– Алексей Владимирович – надворный советник, а я – всего лишь титулярный! – вспылил Горский, повысив голос. Вытащив из кармана «трешку», он с великим неудовольствием и явным раздражением швырнул ее к первоначальной сумме. – Извольте!..

– Благодарю-с! – елейно улыбнулся пучеглазый вымогатель, расторопно спрятав деньги. – Ваша щедрость будет вознаграждена! Вот ваш билетик! Ждем ваше благородие во вторник, 6 января, в театральном зале Общественного собрания!

– Еще один такой благотворительный вечер и я сам стану «лицом, попавшим в нужду», – язвительно бросил титулярный

Рассыльного и след простыл.

Не в силах сдержать сочившееся негодование, Горский пошел изливать душу к Алексею Владимировичу. Своего патрона он нашел в зале заседаний: с увесистой цепью на шее, но в партикулярном платье, тот просматривал какие-то бумаги, попивая чай.

– Это несносно!.. – заявил судебный следователь, ткнув пальцев в сторону двери.

– Что ты так вскипятился, Антуан? – мировой судья в чине надворного советника поднял короткостриженую голову, блеснул аккуратным пенсне, разгладил пышные усы. За последние месяцы он, кажется, стал еще толще. – Никто из нас не безгрешен, поэтому надо ценить любую возможность совершить благое дело.

Но Горский его будто не слышал.

– …Сперва они собирали деньги на детскую елку к 25 декабря, затем на новогодний обед для старших служащих и вот теперь на крещенский базар с маскарадом! Не многовато ли сборов?

– От тебя не убудет.

– Как посмотреть, Алексей Владимирович! Сами знаете, что с тех пор, как Государь сместил Витте с поста министра финансов, ассигнования на развитие Дальнего сильно сократились. Причем секвестированию подверглись и жалованья нас с вами, служащих.

– Великая беда: вместо 120 рублей стал получать 100! Это всяко больше, чем бы ты имел в своем Киеве. Другой бы радовался на твоем месте!

– Все верно. Только вы не учитываете квантунских цен. Давно ли на рынке бывали? Так я вам скажу. За фунт гнилой картошки 10 копеек просят! За уток и кур – по рублю! Совсем стыд потеряли китайцы! Спекулируют на слухах о войне, искусственно создают продуктовый дефицит.

– И ты туда же? – снисходительно улыбнулся судья. – Не будет никакой войны. Кому она нужна, война эта?

– Известно кому: англичанам и американцам.

– Ну, знаешь ли… А насчет рыночных торговцев ты прав: нешто распоясались манзы. В Порт-Артуре, говорят, продовольствие еще дороже, чем у нас.

Повздыхали, поохали еще с несколько минут, да и вернулись каждый к своим обязанностям.

И все-таки денег было жалко. «Трешка» на Рождество, два рубля на Новый год и вот сейчас еще четыре. И ведь ни на одно из вышеназванных мероприятий Антон Федорович не пошел: на елку – потому что своих детей нет, на Новый год – потому что ну их к черту этих «старших служащих».

В Дальнем искони сложилась удивительная сегрегация общества, представлявшая собою две привилегированные касты: старшие служащие и младшие служащие. Первые считались элитой. Для них собственно и было построено здание Общественного собрания или 1-е собрание. Туда жаждали попасть все, но не все могли потянуть взимаемые там сборы. Поэтому в последнее время (ввиду кризиса, связанного с недостаточным финансированием города, и, как следствие, снижением жалований) «благородия» и их семьи стали чаще выбирать 2-е, менее претенциозное собрание. Прошли те времена, когда балы устраивали за счет бездонной дальнинской казны.